Боевые псы не пляшут

За невозможностью развести руками – ничего, мол, поделать не могу – я только махнул хвостом. Дела же обстояли таким образом: в нетерпеливом ожидании замерли три суки. Все три чертовски хороши. Одна – та, что проснулась первой, – потрясающая колли, статная и длинноногая. Собачье подобие Шарлиз Терон, чтоб вам понятней было. А две другие… ну, что тут скажешь?… тоже красотки. Афганская борзая с пышной гривой, длинной шерстью на ушах и с такими ногами, что, казалось, на ходу они выделывают танцевальные па. И толстенькая, но крепкая биглиха: есть, как говорится, за что подержаться. Все великолепны, каждая в своем роде. И на расстоянии в двадцать лап источали запах сук в охоте.

– Ну-ка, ну-ка, что у нас тут, – сказала Шарлиз или как ее там звали по-настоящему и принялась облизывать Бориса. Ничего, надо сказать, не упуская из виду.

– Ой, перестань, – сказал он. – Мне щекотно.

– Щекотно ему, слыхали, девчонки? Какой неженка, а?

– Слыхали-слыхали, – афганка, колеблясь на ходу всем телом, зашла спереди и отставила хвост, давая Борису обнюхать себя.

– Давайте ему покажем, что такое настоящая щекотка, – встряла и биглиха. – У нас вся ночь впереди.

– И не говори, подружка!

Борис в тоске прижался к стене:

– Я немного устал, девочки… Правда. С ног валюсь. Слабость одолела.

Шарлиз посмотрела на него насмешливо. Как умеют смотреть только суки в сознании своего сокрушительного превосходства.

– Вот мы все сейчас и проверим, питаешь ты к нам слабость или нет.

– Слушай, а давай не сейчас, а? Немного погодя… Дайте же мне восстановиться немного…

– В просьбе отказано! Мы же не виноваты, что ты у нас такой хорошенький.

– Хочу от тебя щеночка, – добавила афганка.

– Я бы сказала – троих или четверых, – уточнила биглиха. – Как оно и положено.

– Вот-вот. С тебя причитается по три-четыре щеночка каждой.

Борис в ужасе застонал:

– Я же занят, не видите, с друзьями разговариваю… – пролепетал он.

Мы оказались под оценивающим прицелом трех пар глаз. Вероятно, и дог, и я получили «зачет», потому что три хвоста завиляли в едином ритме. Что твои олимпийские чемпионки по синхронному плаванию.

– И друзей своих давай сюда, – игриво промурлыкала Шарлиз с чисто сучьим бесстыдством. – Попробуем вшестером – сыграем, так сказать, секс…тет.

– У людей бывает круглый стол, а у нас будет – клетка, – высказалась афганка.

Борис с надеждой глянул на нас с догом:

– Ну, это… – произнес он угасающим голосом. – Заходите, братцы, заходите…

Биглиха явно, что называется, запала на меня. Прижав мордочку к прутьям, смотрела на меня маслеными глазами.

– А ты откуда, такой крепыш, взялся?

– Это мой приятель Арап, – подогрел Борис ее интерес. – Чемпион. Ага. Собственной персоной.

– Нет, правда? – она многообещающе заморгала. – Обожаю чемпионов. А второй? Тоже вроде не хилячок? Крепкие мускулы и длинный язык. Мням!

Краем глаза я видел, что сторожевой пес колеблется – принять ли участие в празднестве или нет, а Борис взирает на него с надеждой: может, он сегодня возьмет на себя часть его светского бремени. Однако дамочки раскатали губу прежде времени. У меня на уме было другое.

– Ну, можно вообще-то… – нерешительно начал дог, обернувшись ко мне.

Я толкнул его носом:

– Идем, дружище, идем отсюда. Это не наша свадьба.

– Да погоди ты… – возразил он. – Ясно же, что твоему борзому приятелю надо помочь. Где это видано, чтобы мы, кобели, не приходили на выручку друг другу?

– Святая правда! – воскликнул Борис. – Не бросайте меня! Не дайте пропасть ни за понюшку табаку.

– Ты вообще молчи, – сказал я.

– Да я-то замолчу, но охранник твой попал в точку. В наши времена собачья солидарность нужна, как ничто другое. Нет ее – вот и идет все в мире наперекосяк.

Дог все еще пребывал в раздумьях и наконец промямлил.

– А ведь он дело говорит…

Но я продолжал мягко теснить его к дверце.

– Не надо нам в это дело встревать. Не надо. Слышал, наверно, старую поговорку: «Каждый пес сам себе под хвостом лижет»?

Он поглядел на меня удивленно.

– Да ладно! Я всегда понимал это присловье в другом смысле – там пропущено «если больше некому». Так складней выходит.

– Ты понимал неправильно.

– Правда?

– Клянусь тебе.

Он подумал еще минутку, поскреб шею. В нем явно боролись долг и чувство. Наконец профессионализм возобладал, и дог нехотя кивнул:

– Ладно. Ты прав. – И сожалеюще глянул в глубину клетки. – Но ты посмотри только на этих красоток. Посмотри-посмотри – и поймешь мои сомнения.

– Да я понимаю. Я ведь тоже не каменный. Но, думаю, как-нибудь еще представится случай.

Он уныло мотнул головой:

– Нет. Такое раз в жизни выпадает.

Я придвинулся вплотную, заглянул ему в глаза.

– Ты представь, что будет, если нас накроют, когда мы будем крыть этих дамочек… Они же развоются на всю округу.

Он облизнулся.

– Да что ты?

– А то, что в этом случае ты лишишься должности, а я – жизни.

Дог задумчиво почесал загривок.

– Да? Наверно, ты опять прав.

– Разумеется, прав. Так что – валим отсюда. Валим.