Боевые псы Одиума

– То, о чем вы только что нам поведали, является для меня новостью, – невозмутимо ответил Пирсон, проигнорировав оскорбительный выпад Мэтью. – И новостью крайне неприятной. Но это отнюдь не означает, что после вашего заявления я перестану считать покойного мистера Хоторна добропорядочным христианином и моим другом. Все его пожертвования шли от чистого сердца и до последнего цента были отданы мной на благотворительность. Ваши упреки, мистер Холт, отчасти справедливы. Конечно, я был в курсе, что мой друг, как человек, занятый производством оружия, нередко вынужден идти на сделку с совестью. И то, что она у Крэйга все-таки была и каждый раз протестовала, когда ему доводилось пачкать руки в очередном беззаконии, заставляет меня испытывать к вашему дяде лишь чувство безграничного уважения и признательности. Боюсь, что со смертью Крэйга Хоторна в ваших кругах больше не осталось таких благородных людей, каким был он.

В разговоре возникла неловкая пауза. Мэтью, разумеется, недвусмысленный намек понял, но тоже не стал обижаться и переходить на личности. Тем более, что в данный момент священник являлся единственной защитой Холта от его вооруженных похитителей.

А они пока что не торопились бросаться в дружеские объятия внезапно подобревшего врага, поскольку не верили ни одному из обещаний, которые дал превенторам Мэтью.

– Интересная складывается ситуация, – обратился к нему Бунтарь, первым нарушив неловкую тишину. – Ты вдруг предлагаешь нам воссоединиться с нашими товарищами по проекту, но при этом забываешь, что мы абсолютно не помним, ради каких целей согласились продать себя Контрабэллуму. И вообще, было бы неплохо ввести нас в курс дела и объяснить, чем конкретно занимается полковник Данн и его группа. А также почему вы скрываете от правительства существование подразделения «Превентор».

Холт не ответил; он отвел взгляд и задумчиво уставился на настенный крест с глиняной фигуркой прибитого к нему изможденного страданиями человека. Казалось, что склонивший голову набок мученик тоже смотрит на президента «Звездного Монолита», ожидая вместе с превенторами ответа на поставленные вопросы. Складывалось впечатление, что Мэтью вроде бы и не прочь раскрыть правду, но не хочет, чтобы его слова достигли ушей этого нежелательного свидетеля, вместе со своим крестом служившего символом слуг Создателя. То ли Холт не доверял распятому мученику, который не мог дать ему клятву держать язык за зубами, то ли попросту его боялся. Больше походило на второе, из чего следовал вывод: при всем могуществе Мэтью Холта существовали в природе силы, способные напугать и его. Вот только можно ли было превенторам на данном основании считать эти силы дружественными?

Конечно, патер Ричард сочувствовал беглецам и пытался им помочь, но оказывали ли священнику поддержку его покровители? Каким бы преданным ни являлся слуга, он не застрахован от поступков, что могут вызвать гнев у его господина. И не рисковал ли патер обрушить себе на голову такой гнев, приютив у себя в церкви беглецов и их заложника? Кто знает… Но, по крайней мере, в сравнении со стушевавшимся Холтом Пирсон выглядел сейчас более уверенно, видимо, чувствуя-таки за собой правду. Уверенность патера воодушевляла и превенторов. Поэтому они не собирались заключать с Мэтью соглашение, не узнав, что на сей счет думает священник.

– Ваш Претор рассказывал вам что-нибудь о Новой Гражданской войне? – спросил похитителей Холт, когда прекратил созерцать смутивший его символ.

– Да, нам немного известна история Одиума, – признал Бунтарь. После чего вспомнил, что это название может быть для собеседников непонятным и уточнил: – Так Хоторн называл для нас мир за пределами Периферии.

– Мне тоже часто приходилось слышать от Крэйга это название, – добавил Пирсон. – Он употреблял его всякий раз, когда заводил речь о творимой в мире жестокости. Особенно если люди, которые ее творили, прикрывались светлыми идеалами и благими целями. Поэтому неудивительно, на чем Хоторн строил ваши представления о якобы истинном мироустройстве. Вы и ваши товарищи смотрели на мир глазами Крэйга, и, надо признать, придуманная им легенда достаточно точно отражала истинный порядок вещей.