Боевыми курсами. Записки подводника

Видимо, противник обнаружил нас первым, когда мы шли над водой, и вышел в торпедную атаку. Когда же мы неожиданно резко изменили курс и погрузились, дав понять, что обнаружили их, немцы отказались от торпедного залпа и стали уходить на север, покидая опасный для себя район. Я же принял решение преследовать вражескую подводную лодку, и мы упорно шли за ней, постепенно увеличивая глубину погружения.

В подводной лодке стояла мертвая тишина. Только мерное тиканье и щелчки приборов да редкие команды и репетовки…

Теперь вся надежда была на акустика и шумопеленгатор - уши корабля. Крылов стал нашим поводырем, его чуткий слух вел нас точно на цель.

Личный состав с напряженной готовностью ждал следующих приказаний. Я смотрел на их сосредоточенные лица, нахмуренные брови и воспаленные глаза. Я верил в каждого краснофлотца, знал, что все они безукоризненно выполнят свой долг. Сомнений не было никаких…

Наконец, нервы у командира немецкой подводной лодки не выдержали, и он дал залп кормовыми торпедными аппаратами.

Первым дребезжащий шелест выпущенных торпед услышал Крылов, а затем шум проходящих над нами торпед стал хорошо слышим на корпус, и каждый поднял голову к подволоку, словно отслеживая их траекторию. Мы погрузились еще глубже и продолжили преследовать вражескую подводную лодку. Через расчетное время убедившись в своем промахе, немецкая подводная лодка повторила атаку. После этого она резко изменила курс и увеличила скорость хода, пытаясь оторваться. Это ей также не удалось, мы разгадали и этот маневр и по-прежнему шли за ними.

Но дальше так продолжаться не могло: наступали вечерние сумерки, а за ними и ночь, мы почти полностью исчерпали заряд аккумуляторной батареи, а вражеская подводная лодка все не всплывала. Мы были вынуждены закончить поединок и приготовиться к всплытию в надводное положение. Резко изменив курс и отойдя в сторону, [268] мы стали всплывать, внимательно прослушивая горизонт.

Когда подводная лодка всплыла в позиционное положение, я вместе с сигнальщиком Григорием Голевым выскочил на мостик и сразу же попал в объятия пенящихся волн. Оказывается, за время погони погода резко изменилась: задул сильный северо-западный ветер и поднявшееся волнение моря достигло 4-5 баллов. Пока продувался главный балласт, волны одна за другой окатывали нас с головы до ног. Мы крепко уцепились за ограждение перископной тумбы, чтобы ненароком не смыла крутая волна, и, стирая с лица холодные струйки, зорко всматривались в бушующее море.

А в седьмом отсеке вновь собрались приверженцы медицины. Наблюдавший за преследованием немецкой подводной лодки Петр Иванович пребывал в восторге. Его, как ученого, крайне интересовало психологическое состояние личного состава. И вновь в корабле потекли оживленные разговоры на медицинские темы, но на этот раз из области неврологии.

Повышенный интерес команды к медицинской тематике объяснялся очень просто. Перед нашими глазами в течение долгого времени, особенно в море, мелькали одни и те же лица, мы вели одни и те же разговоры, нас окружала одна и та же обстановка отсеков с их неизменными механизмами, приборами, трубопроводами и, наконец, с одними и теми же звуками. А тут появился такой новый разносторонне образованный человек, и он, разумеется, привлек внимание и заинтересовал всю команду…

За оставшееся время учебно-боевого похода не произошло никаких существенных событий. А когда срок, отведенный для нашей подготовки, истек, мы возвратились в базу.

Вскоре Петр Иванович уехал в Ленинград, так и не добившись положительного решения своего вопроса. Мы часто с ним переписывались. После войны, во время моей учебы в Военно-морской академии, я нередко встречался с ним. Очень жаль, что судьба этого, безусловно, талантливого ученого окончилась неудачно: заел семейный быт, и в скором времени он сошел с творческой стези… [269]

Возвратившись из учебно-боевого похода, мы получили боевое задание: 21 июня 1943 года выйти к Тарханкуту и далее - в Каркинитский залив.

Это известие, скажем прямо, меня озадачило. При получении боевого задания меня всегда в первую очередь интересовала глубина моря в отведенном районе. Памятуя о том, что большая глубина сулит подводной лодке большую неуязвимость от любого противолодочного оружия, я, можно сказать, питал слабость к глубоководным районам.

На небольшой же глубине противник мог ставить якорные и донные мины, перекрывая ими всю толщу воды, а его противолодочные корабли без труда определяли нашу глубину и, следовательно, могли точнее устанавливать взрыватели на глубинных бомбах. К тому же в глубоководном районе мы могли без ограничений уклоняться от противолодочного оружия, изменяя глубину погружения, чего нельзя сделать на мелководье. К сожалению, большинство районов, где действовали наши подводные лодки, были именно такими, несмотря на то что остальное Черное море было довольно глубоким. Я, признаться, очень не любил эти районы. Но приказ есть приказ…

Итак, полон раздумий, я сидел в каюте над картами и готовился к очередному боевому походу. Вдруг кто-то постучал в дверь.