По сигналу «боевая тревога» при плавании подводной лодки в крейсерском положении вахтенный центрального поста сам заполнял цистерны главного балласта, кроме средней группы, мотористы стопорили дизеля, а электрики без приказания давали полный ход электромоторами. Все эти заранее отработанные меры освободили меня и вахтенного офицера от многих команд и дали возможность сосредоточить все внимание на противнике, [290]торпедном залпе, маневрировании и уклонении от противолодочных сил.
Для ночных атак подводные лодки были оборудованы ночными прицелами, которые устанавливали на мостике. Все вахтенные офицеры умели ими пользоваться и могли самостоятельно провести торпедную атаку, но при циркуляции его частенько приходилось переставлять с одной стороны на другую. Само собой пришло на ум, что для удобства и быстроты расчетов нужно иметь не один прицел. И вот, благодаря нашему хозяйственному боцману Емельяненко, мы обзавелись сразу двумя такими прицелами. Расположили их на поручнях ходового мостика с обоих бортов, значительно облегчив и ускорив подготовку к торпедной атаке.
Также для повышения готовности торпедного оружия мы после всплытия перестали закрывать передние крышки торпедных аппаратов, потому что открывались они только вручную, что затягивало время торпедного залпа. К тому же установки в приборы торпед мы вводили заранее в расчете на наиболее вероятного противника.
В силу этих обстоятельств я стал совершенно уверен в возможности и эффективности ночных атак и другими глазами стал смотреть на ночь - время наиболее выгодное для торпедной атаки и уклонения от сил охранения.
Между тем над морской гладью занимался рассвет. Ночь закончилась, и команда устраивалась на отдых. С начала войны у нас установился новый распорядок дня, который мы выполняли беспрекословно: с выходом в море мы превращали день в ночь. Поэтому, погрузившись на рассвете, две свободные от вахты смены укладывались спать, а ночью все бодрствовали. Завтрак был у нас в 18 часов, обедали мы в 24 часа, а ужинали утром - в 6 часов.
Вечером, после подъема у нас начиналось активное время суток - подводная лодка всплывала, а личный состав приступал к приборке палубы и всех помещений. После приборки все осматривали и чистили механизмы и устройства, за которые отвечали. В работе принимал участие весь свободный от ходовой вахты экипаж. В это время привычным было видеть крупную фигуру старпома, который не спеша ходил по отсекам, заглядывал во [291] все трюмы и выгородки и внимательно оценивал их состояние, не пропуская никаких мелочей.
После обеда, то есть после полуночи, мы периодически (преимущественно в дни, когда не встречали противника) проводили занятия по специальности, за которыми следовали частные учения, но недолгие, чтобы не изнурять и без того уставшую от ходовых вахт команду. После окончания двух-трехчасовых занятий и учений команда отдыхала.
В течение всего дня с рассвета до заката, пока лодка оставалась под водой, свободный от вахты личный состав спал или коротал время, найдя себе занятие по душе. Матросы и старшины вечно были поглощены каким-нибудь занятием: одни изготовляли причудливые мундштуки, искусно вытачивая их из кусочков алюминия, эбонита или небьющегося стекла, прихваченного с берега, чтобы потом продать поделки в базе. Другие лицевали свое обмундирование и шили себе новые бескозырки, третьи проводили шахматные и шашечные матчи, слушали сводки Совинформбюра или просто спали.
Боевая жизнь в походе, размеренная часами вахт, проходила монотонно. После окончания вахты заступала новая смена, за ней следующая - так каждые сутки. Вполне естественно, что единственным доступным развлечением в каждом боевом походе становилась художественная литература. Готовясь к каждому выходу в море, мы тщательно подбирали книги для нашей походной корабельной библиотеки, предугадывая индивидуальные запросы каждого матроса, старшины и офицера. По интересным книгам мы устраивали совместный обмен мнениями. Это были весьма увлекательные, душевные и непринужденные беседы. В них принимал живейшее участие весь экипаж, собираясь в одном из отсеков, отчего тот сразу становился маленьким и тесным.
Мало, очень мало свободного места было на подводной лодке, но, как говорят, в тесноте, да не в обиде. Жилые отсеки были тем местом, где не только собирался свободный от вахты личный состав, но зарождалась и крепла нерушимая морская дружба, складывались теплые товарищеские отношения… [292]
Я пробрался в каюту и прилег на диван. Мои размышления не торопясь уносили меня в неглубокий и чуткий сон. В полузабытьи проносились образы, расчеты, данные, радиограммы, экипаж… Но вдруг промелькнула мысль, что совсем скоро должна вернуться из эвакуации Вера Васильевна с дочурками. От этого неожиданного проблеска я внезапно проснулся и даже встал. Надо ведь, я совсем запамятовал! Я начал перебирать в голове мысли о семье, девчушках: Иришка, наверное, совсем выросла без меня, а Наташенька. уж верно, ходит… Как мы давно не виделись! И снова круговерть мыслей и отрадных воспоминаний увлекла меня в сон.