Боевыми курсами. Записки подводника

Первый военный Новый, 1942 год мы не праздновали, но в душе каждый из нас радовался успехам наших войск под Москвой. Для нас это было лучшим подарком в то время.

Новогодним вечером в нашу каюту зашел командир. Между нами впервые состоялась теплая, задушевная беседа.

Илларион Федотович Фартушный обладал уравновешенным характером. Однако эта уравновешенность сочеталась в нем с твердостью, я бы сказал, некоторой сухостью в официальных отношениях. Многие командиры подводных лодок называли его педантом. Он был замкнут и необщителен не только с нами, его подчиненными, но и с другими командирами, равными ему по званию и должности. За три года совместной службы с ним в должности старпома мне ни разу не приходилось видеть Фартушного ругающим кого-то, но в то же время он всегда оставался принципиальным командиром. Я лично считал его принципиальность и последовательную требовательность совершенно необходимыми на военной службе, да еще в тяжелейший первый период войны. На похвалы Илларион Федотович был скуп, и заслужить их могли лишь активные, старательные, отлично знающие свое дело моряки.

Во время нашей тогдашней многочасовой беседы я услышал от своего командира много нужных и полезных советов и проникся к нему еще большим уважением. Тогда я не подозревал, почему мой командир решил поделиться со мной опытом… [82]

В конце января после окончания ремонта мы вышли в море к болгарским берегам в боевой поход, который запомнился жуткими, терзающими душу минными полями, из которых мы и не чаяли выбраться, однако все обошлось.

Следующий поход, в который мы вышли в середине апреля, запомнился мне встречей с турецким транспортом «Фуризан», который мы увидели на траверзе мыса Куру-бурун вдень Первомая. Сразу разобрать, чье это судно, мы не смогли, поэтому приготовились к торпедной атаке и, погрузившись, пошли на сближение. Но, рассмотрев название и флаг транспорта, который отношения к немцам не имел, всплыли неподалеку от них. Меня потрясла радость команды транспорта - турецкие моряки плясали, махали нам руками. Я так и не понял, чему они радовались: то ли просто встрече с нами, то ли тому, что избежали бесславной гибели, - они ведь наверняка видели нашу атаку…

Из этого похода мы возвратились в базу 7 мая. А 8 мая 1942 года И.Ф. Фартушного назначили командиром подводной лодки «Л-23», и в командование подводной лодкой «С-31» вступил я. Моим помощником назначили старшего лейтенанта Бориса Максимовича Марголина.

Нет такого морского офицера, который не мечтал бы самостоятельно управлять военным боевым кораблем, тем более - подводной лодкой. И вот моя заветная мечта сбылась!

Первым меня поздравил Павел Николаевич Замятин, теперь уже мой комиссар. «С ним мне будет легко», - невольно подумал я.

Впервые спустившись в центральный пост в должности командира, я прошел в командирскую каюту, ставшую теперь моей, и с удивлением увидел на столике букет чайных роз. Я был ошеломлен. Заботливые матросские руки сорвали их и принесли сюда, на подводную лодку, в знак уважения и доверия. Значит, дело только за мной. Они верят в меня и ожидают решительных и смелых действий. Я поклялся оправдать их доверие.

Сев за стол, я вдруг остро почувствовал, как свинцовая тяжесть неощутимой доныне ответственности легла на мои плечи. [83]

Шла война, наступил наиболее тяжелый ее период. Теперь рядом со мной не будет человека, который следил бы за моими действиями и, если нужно, подсказал, поправил. Теперь десятки матросских глаз будут смотреть только на меня, ждать только моих решений, моих приказов, которые должны быть предельно четкими и правильными.

Командовать подводной лодкой всегда непросто, а в военное время - тем более. Кажется, хорошо знал всю команду, неплохо знал корабль, служил на нем старпомом три года, был неплохо теоретически подготовлен к использованию торпедного и артиллерийского оружия, однако практически, в бою, его еще не применял, да и не ожидал столь скорого подчинения всего корабля.

Мною владело растущее чувство огромной ответственности, которое заставило подтянуться и держать себя в руках. Я с шумом вдохнул. В каюту зашел комиссар. Я поделился с ним своими размышлениями и переживаниями. Он прекрасно понял меня и во всем поддержал.

Павла Николаевича я знал еще до войны, с осени 1937 года. Он в то время служил на подводной лодке «Д-6» штурманским электриком. За отличные показатели в боевой и политической подготовке он уже тогда был удостоен высшей награды Родины - ордена Ленина. В начале Великой Отечественной войны, после успешного окончания Военно-политической академии имени В.И. Ленина, его назначили комиссаром санитарного транспорта «Львов». В конце 1942 года он стал комиссаром подводной лодки «С-31».

Нашему сближению с Павлом Николаевичем способствовала схожесть взглядов политических, военных и житейских. Немалую роль в этой продолжающейся многие годы дружбе играло и то, что мы оба были земляки, уроженцы одних и тех же мест.