Боевыми курсами. Записки подводника

Над нами прошел сторожевой катер, который сначала удалился от нас, а затем — вернулся. Все члены экипажа, где бы кто не находился — в центральном посту, в боевой рубке, в носовых или кормовых отсеках, — с напряжением следили за шумом винтов, которые необычно громко передавались на корпус во всех отсеках. Сниматься с грунта было нельзя: трение днищем о грунт и вращение винтов тут же нас демаскируют. Однако оставаться в положении «страуса», мягко говоря, тоже было неприятно. Я сосредоточился на докладах акустика, который следил за шумом винтов катера. Акустик Ферапонов, весь обратившийся в слух, вдруг с явным беспокойством доложил:

— Сторожевой катер точно над нами! Застопорил ход…

В центральном посту все умолкли, освещение погасили, оставили только несколько лампочек на жизненно важных постах управления — все обреченно ждали неминуемой бомбежки.

И вдруг акустик доложил:

— С катера на палубу подводной лодки бросают какую-то мелочь…

Все переглянулись и замерли на своих местах — непредсказуемость врага изнуряла сильнее ожидания бомбежки.

— Уточнить, какую мелочь бросают фашисты, серебряную или медную, — вполголоса запросил я акустика.

От этой шутки в центральном посту все ожили, на лицах заиграли улыбки, но все же беспокойство не оставляло экипаж. Все продолжали внимательно вслушиваться в доклады акустика. В других условиях слова о «падающей мелочи» не привлекли бы ничьего внимания, но теперь, когда эти непонятные звуки исходили от противолодочного корабля, зависшего всего в нескольких метрах над головой, они, разумеется, приковали к себе мысли всего экипажа.

Медленно, очень медленно тянулось время. Порой казалось, что оно вообще остановилось. Много надо иметь терпения и выдержки, чтобы продолжать бездействовать. Но вот с катера вроде уже прекратили бросать жестянки, и, по-моему, катер даже дал малый ход. Иду во второй отсек к акустической рубке, чтобы самому убедиться в нежданном избавлении. Подойдя к двери рубки, я просунул голову в дверной проем (рубка у акустика столь мала, что другой человек вынужден помещаться в проходе), похлопал Ферапонова по плечу, надел вторые наушники и сам стал прослушивать подводную среду: шумов катера не слышно и, как говорят акустики, горизонт чист.

Дольше оставаться на фунте было бессмысленно: день уже клонился к вечеру, да и отлеживаться на мелководье, дожидаясь очередного «охотника», было бы равнозначно самоубийству, поэтому я решил срочно всплывать.

Личный состав занял свои места по всплытию, командир отделения трюмных Александр Быков запустил главный осушительный насос, откачивающий воду из уравнительной цистерны за борт. Дрогнули стрелки глубиномеров. Подводная лодка медленно оторвалась от грунта и стала всплывать: глубина — 24 метра… 23 метра… 20 метров…

— Боцман, держать глубину 20 метров!

Теперь было важно, не всплыв на поверхность, быстро покинуть опасный район. В эти решающие секунды все зависело от мастерства боцмана Емельяненко, от его, я бы сказал, филигранной работы на горизонтальных рулях. Он был, как всегда, спокоен и сосредоточен, его слегка прищуренные глаза зорко следили за показателями приборов, а руки уверенно управляли рулями. За нашего боцмана мы были совершенно уверены. И действительно, подводная лодка всплыла на 20 метров и замерла на этой глубине. Я скомандовал:

— Малый вперед.

И, оторвавшись от фунта, подводная лодка стала медленно набирать ход.

Мы постепенно удалялись от злополучного места. На лицах, еще недавно таких серьезных, заиграли улыбки, в глазах заискрились огоньки, и вместо подозрительного шепота стали раздаваться оживленные голоса. Через пару часов мы всплыли в надводное положение.

Прочувствовав на себе всю нелепость этой вынужденной покладки на грунт, я вспомнил наши командирские дискуссии по этому вопросу.

Одни командиры подводных лодок, а их было большинство, придерживались рекомендаций боевого наставления, требующего уклоняться от противолодочных сил на ходу, резко изменяя скорость хода, курс и глубину погружения. Сущность этого уклонения заключалась в следующем.

Противолодочный корабль искал подводную лодку, прослушивая море на малых ходах. Обнаружив лодку, он поворачивал на нее и резко увеличивал ход для бомбометания. Это ускорение было необходимо для того, чтобы быстро подойти к месту предполагаемого нахождения подводной лодки, а затем так же быстро отойти от бомбовых разрывов на безопасное расстояние. Разумеется, что с увеличением хода преследующего корабля усиливался шум его винтов, который легко прослушивался шумопеленгаторной станцией подводной лодки, а иногда был слышен даже непосредственно на ее корпус.

Противолодочный корабль сбрасывал глубинные бомбы, как правило, с кормы, поэтому он должен был пройти точно над подводной лодкой. В момент, когда корабль противолодочной обороны подходил к самой подводной лодке, гидролокационный контакт терялся, благодаря чему создавался «мертвый» промежуток, когда командир подводной лодки мог неожиданно изменить курс и отойти от места бомбометания как можно дальше.