Бог астероида

Он сделал первый шаг и его встревожило чувство ужасной лёгкости. Словно из-за какого-то просчёта в расстоянии, первый же шаг отнёс его к одному из возвышавшихся перед ним угрожающих предметов. Проведя по нему рукой, он обнаружил, что предмет этот, чем бы он ни был, оказался липким и отталкивающим на ощупь, и отвратительным на вид. Однако, при внимательном осмотре, кое-что показалось ему отдалённо знакомым. Эта штука выглядела болезненно распухшей геометрической пародией на кресло!

Сэркис ощутил нервное потрясение, смутный и всеохватывающий ужас, сопоставимый с его первыми впечатлениями на Млоке. Он понял, что Нлаа и Нлуу сдержали своё слово и вернули Сэркиса в его мастерскую; но это понимание лишь усилило его недоумение. Из-за глубоких сенсорных изменений, которым его подвергли Млоки, его восприятие формы, света, цвета и перспективы больше не было привычным восприятием земного человека. Именно поэтому хорошо знакомая ему комната и её обстановка выглядели для него совершенно чудовищными. Каким-то образом, в своей ностальгии, поспешности и возбуждении во время отбытия с Млока, он не сумел предвидеть неизбежность этого изменения восприятия по отношению ко всем земным вещам.

Ужасное головокружение охватило Сэркиса, когда он окончательно осознал, насколько затруднительным выглядит его нынешнее положение. Фактически он оказался в положении безумца, который хорошо знаком со своим собственным безумием, но совершенно не способен его контролировать. Сэркис не мог знать, является ли его новый способ восприятия ближе к изначальной реальности, чем прежний человеческий. Это уже не имело значения при том непреодолимом чувстве отчуждения, пребывая в котором он отчаянно стремился восстановить хоть какие-то намёки или следы земного мира, что ещё не успели изгладиться из его памяти.

Подозрительно ощупывая окружающие предметы, словно в поисках выхода из какого-то пугающего лабиринта, Сэркис искал дверь, которую оставил открытой в тот вечер, когда он принял приглашение Нлаа и Нлуу. Его чувство направления, как он обнаружил, оказалось вывернутым наизнанку. Относительная близость и пропорции окружающих объектов сбивали его с толку; но, наконец, после многих спотыканий и столкновений с деформированной мебелью он нашёл безумный многогранный выступ среди искажённых плоскостей стены. Каким-то образом он понял, что этот выступ был дверной ручкой.

После многократных усилий он открыл дверь, которая, казалось, была неестественной толщины, с выпуклыми деформациями. Затем он увидел разверзшуюся перед ним пещеру с траурными арками, которая, как он помнил, была холлом дома, в котором он проживал.

Его движение по коридору и вниз по двум лестницам на улицу было похоже на странствие по какому-то постоянно усугубляющемуся кошмару. Стояло раннее утро, и он никого не встретил. Но помимо безумного визуального искажения всего, что было вокруг, на него тут же навалилось множество других чувственных впечатлений, которые лишь подкрепили и усилили его нервные мучения.

Он услышал шум пробуждающегося города, задававшего чуждый темп горячечной скорости и ярости: бешеный металлический лязг, высокие тона которого били по ушам Сэркиса, как стучащие молотки, как град из камней. Непрекращающиеся удары потрясали его всё больше и больше; казалось, что они долбят по самому мозгу, переполняя его своим грохотом.

Наконец, Сэркис вышел на то место, которые было известно ему ранее как городская улица: широкая аллея, которая вела к паромной переправе. Транспортное движение понемногу оживлялось, и Сэркису казалось, что проезжающие машины и пешеходы кружат с молниеносной скоростью, точно души проклятых в какой-то нижней пропасти безумного ада. Утренний солнечный свет выглядел для него пылающим пагубным мраком, который истекал разветвляющимися лучами из демонического глаза, нависающего над пропастью.

Здания ядовитых оттенков и чудовищных очертаний были полны бредового ужаса и мерзости болезненных видений. Люди выглядели отвратительными созданиями, стремительные движения которых едва позволяли Сэркису сформировать чёткое представление об их выпуклых глазах, раздутых лицах и телах. Они пугали его даже больше, чем жители Млока под сумасшедшим киноварным солнцем.

Окружающий воздух был тонким и бесплотным. Сэркис также испытывал своеобразный дискомфорт от невысокого атмосферного давления и слабой силы тяжести, что лишь усиливало его чувство безнадёжного отчуждения. Казалось, он двигался, как заблудший призрак через безотрадный Гадес, в который он был низвергнут.

Он услышал голоса пронёсшихся мимо него монстров: голоса их звучали с той же головокружительной скоростью, которой отличались их движения, так что слова были совершенно неразличимы. Это было похоже на звук какой-то вокальной записи, проигрываемой в ускоренном темпе на фонографе.