Бог без машины

У него появился третий партнер — знакомый рекламщик. Он не боялся проблем с недобросовестными совладельцами. Федор отдал ему половину своей доли и выдохнул в Twitter: «Решив продать часть бизнеса, я продал душу дьяволу».

Беды открыли его слабые места — желание получить все сразу, искажающее трезвый взгляд на вещи. Федор записал в блог:

Я ненавижу капитализм ради «бабла». Да, цель бизнеса — это прибыль. Но прибыль — это не просто деньги, это победа, достижение, энергия, реализация. Я ненавижу бессмысленный «русский» капитализм ради «мерседеса». Это не мой капитализм. Мне ближе Matsushita, Huawei и скромный Сэм Уолтон[37], чем Роман Абрамович.

Однажды я потерял свой смысл. Я очень устал. Два года мы очень много работали. Я не жалел ни себя, ни людей. Я стремился все сделать на 200 процентов. Но потом я увидел, что у нас нет тех результатов, которых я ждал. Я спросил себя, что мы делали не так? И не нашел ответа. И у меня случился кризис мотивации.

Один из самых больших моих недостатков — нетерпеливость. Я принял то, что нельзя достичь всего и сразу. Дорога к Великой компании очень сложная, она может быть длинной, и надо набраться терпения. Я понял, что настоящих Целей достигает тот, у кого есть терпение и кто готов потратить на это свою жизнь.

Круто. «Цели» с прописной буквы и так далее. Только теперь Федору предстояла долгосрочная каждодневная борьба, в условиях, когда из колес торчат палки.

Партнеры натравили на него «безопасника», бывшего гэбиста. Тот, включив ментовской говорок, пугнул тюрьмой. Федор рубил в глаза: я напишу все в блоге, я ничего не боюсь, так как не совершал ничего противозаконного.

Рассказывая его историю, я вижу, как луч света ползет за фигурой, одолевающей трос. Лонжи нет — но нет и зрителей, и манежа. Федор балансирует под черным куполом и сознает, что Мордор не так уж и страшен, гораздо страшнее ломать себя. Дело не столько в крестных отцах, сколько в нем самом.

Кассовый разрыв нечем затыкать. Все, у кого Федор мог занять деньги, уже дали кредит. Федор вешает объявление: продается автомобиль «Тойота-Камри», такого-то года, полмиллиона рублей. Вырученные деньги он забрасывает — как в топку — в оборот и пересаживается на велосипед.

Чтобы не свихнуться, они с Люсей по воскресеньям ужинают в ресторане и стараются говорить о чем угодно, но не о делах. Иногда получается.

Как-то к ним заезжает Батя, каланча-латинист. Теперь он милиционер, прослужил год участковым в деревне — по убеждениям. Его перевели в Сыктывкар, оттуда в Новороссийск, он вырос в чине и попал в кадровый резерв.

«Здорово», — восхищается Федор. Но чем дальше они говорят, тем острее понимает, что не здорово.

Батя твердит, что стране нужен порядок, Путин сильный, ему люди верят, а всех бизнесменов к ногтю, чтобы не грабили народ. Федор слушает этот трэш и не выдерживает. «Народ твой работать не хочет, люди ленивые, а я им зарплату плати?!» — «Да, — отвечает Батя. — Наживаешься на них, вот и плати».

Да-а-а, кривится Федор. Теперь я знаю меру слепоты, которой жизнь наделяет тех, кто алчет сильной руки, — и как я был прав, когда боролся за свободу, плюя на чекистские речи о защите империи от распада.

Огромный Батя верит им как мальчик — что странно с его эрудицией, но, видимо, и так бывает. Теперь понятно, отчего он попал в резерв — образованные пешки на дороге не валяются.

Когда Батя стал крыть нерусских, Федора осенило — а может, власть права и надо закручивать, закручивать гайки, чтобы они не перегрызли горло друг другу, и, если уж не любят труд, то пусть хотя бы боятся воровать?

Василий так и не вернул ему два миллиона рублей, и после очередного конфликта Федор сделал то, чего опасались партнеры, — рассказал их историю публично.