Бог бросил кости (СИ)

— Я сужу по историческим источникам, а не по обрывкам воспоминаний, — ответил Персиваль. — Да, здесь очень красиво, но, если я правильно помню, лишь Первый Набла остановил непрерывные войны, в которых жил Айлинерон. Да и города на планете с таким рельефом строить не очень удобно.

Франц улыбнулся — его веки снова опустились, и на лицо упала лёгкая тень грусти.

— Да, та планета словно бы не желала, чтобы люди жили на ней, — сказал он. — Иногда её поверхность сотрясалась, и это было ужасно. Порой налетали настолько сильные ветры, что от иных зданий оставались лишь горькие воспоминания. Но люди учились жить, люди думали, как бороться с бедами, с которыми они сталкиваются.

Пространство снова исказилось — картинка вокруг стала плоской, и осколки зелёно-синей бесконечности, развернувшись, открыли другую перспективу. Теперь Франц и Персиваль словно парили в воздухе, а под ними раскинулся город. Здания самых причудливых форм хаотично жались друг к другу в объятиях дуги колоссальной стены, за которой сверкал искрами солнца океан. Из центра этой стены поднималась огромная башня, впятеро больше остальных зданий в городе. Франц сказал:

— Это место, которое люди называли Столицей — городом предводителей, городом, где концентрируются самые важные люди Айлинерона. Именно здесь Первый Набла принял решение отправить в космос тех, кого мы сейчас знаем как Богов-Основателей. Так это место видел Арионат из Первого Осколка, создавший его.

Франц выпрямился, но вместо того, чтобы стоять на той же невидимой поверхности, что и Персиваль, он словно бы летел в голубом пространстве в лучах ярчайшего солнца.

— Иногда я думаю, Персиваль, что Земля — главный пример того, что лучшие идеи людей рождаются в испытании чем-то. Не было бы океана, с каждым годом поднимающегося всё выше — не было бы и Стены, а значит, и тех технологий, которые люди разработали, создавая её. Если бы спутник Земли не грозился её разрушить — Айлинерон бы ещё долго оставался в тёплых объятиях собственной колыбели. Да, Земля — колыбель Человечества, но нельзя быть навеки младенцем — и люди бы не поняли этого, если бы не испытания, которые она им преподнесла.

— И ты хочешь сказать, что всё, что мы делаем, мы делаем из-за каких-то проблем? — спросил Персиваль, не до конца ещё прочувствовав, что он на самом деле не висит в воздухе в километрах над поверхностью — образы текли прямо в сознание, создавая идеальную картинку мира.

— Да, дорогой друг, именно так. И чем больше испытания — тем быстрее и интенсивнее наше собственное развитие. Но я вас задержал, моя вина, — Франц склонил голову. — Мне просто иногда хочется поговорить с кем-то… нет, чтобы меня лишь выслушали — но пусть выслушает тот, кто поймёт. Вы ведь поняли мою мысль, Персиваль?

Какая-то тревога зародилась на грани подсознания Рыцаря, но тот кивнул:

— Ты считаешь, что решение Агмаила создать утопию в виде Кубуса — плохая идея, раз лишает Айлинерон испытаний?

Тревога — прекрасный индикатор того, что что-то идёт не так.

— У решения Агмаила были свои причины, и уверяю вас, что он знал о том, о чём я только что говорил. Но с вашей точки зрения всё действительно может выглядеть нелогичным… — Франц поднёс руку к подбородку в задумчивом жесте.

Картинка вокруг снова поменялась — на этот раз всего лишь для того, чтобы оставить Персиваля и Франца в пустой комнате номер триста шесть. Рыцарь отметил, что Франца не было в комнате, когда он приходил…

— То, что я показал вам, не должно вас заботить, — сказал Франц, опираясь на трость. — Так же, как и то, что вы встретили в бою…

Франц поднял руку, и тревога охватила Персиваля до последних разумных границ. Он хотел двинуться, но чувствовал, что потерял контроль над собственным телом и должен просто стоять — независимо от того, что думает сознание. Франц сложил три первых пальца в жест, с помощью которого молящиеся осеняют себя символом Наблы — и коснулся лба Персиваля.

Ощущение присутствия усилилось до невообразимых масштабов, сметая со своего пути мысли и логику. Персиваль видел, но не осознавал, чувствовал кошмарно холодные пальцы Франца у себя на коже — но даже подсознание не хотело ничего с этим сделать. В сознании появлялись на миг впечатления от воспоминаний о Земле — чтобы исчезнуть навсегда. И когда Франц отнял руку от головы Персиваля, тот лишь моргнул и спросил:

— Франц, всё хорошо?

Человек с тростью в аккуратном белом костюме взглянул на Рыцаря своими синими глазами без намёка на улыбку.

— Вы начали мне что-то рассказывать про то, что случилось в бою. Не могли бы вы продолжить?

Персиваль лишь приподнял бровь.

— Я чего-то не знаю? Что произошло?

Франц коротко посмеялся, затем хрустнул пальцем и махнул рукой.

— Это я хотел спросить у вас, но, похоже, больше нет смысла. Кстати, Персиваль, — Франц подбросил трость и ухватился чуть выше середины. — У меня есть для вас важная просьба, и все мои надежды на ваше согласие. Я бы хотел, чтобы вы учили Лориана Севериса искусству Железных Рыцарей.

Персиваль улыбнулся уголками рта.