Бог исподволь: один из двенадцати

Дознаватель бил молча – кое-чему он, видимо, всё же научился: держать себя в руках и не вступать в диалог с жертвой. Иначе палач рискует поменяться с ней местами.

– Я долго этого ждал, – наконец прошептал Геликона, наклоняясь и заглядывая в лицо бывшему учителю, – десять ударов – меньшее, что ты заслужил, отступник.

– Во что ты… веришь больше… Франческа? – выговорил Герхард, с трудом поднимая голову. Пот, стекая по переносице, щипал кожу, – в собственную ложь… или в собственную правоту?..

Мгновение инквизитор и дознаватель смотрели друг другу в глаза.

– Я верю в то, – негромко ответил оливет, – что к полудню ты будешь мёртв.

Геликона развернулся и швырнул монаху окровавленный кнут.

– Поехали!

Глава 4

Тосканца можно было упрекнуть в чём угодно, но только не в пустословии. Ещё не занялась заря, когда повозка вкатилась в ворота Дармштадта. Грохот колёс по брусчатке то и дело выдёргивал Герхарда из блаженного полубеспамятства. Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать, отмечая всё, что происходило вокруг. Эта часть слышала удивлённые возгласы стражников у ворот, скрип осей и голос дознавателя, понукавшего лошадей и распекавшего сонных монахов. Повозка, прокатившись через весь город, ещё долго тряслась по ухабам, прежде чем остановиться. До слуха донёсся скрежет металла о металл. Чьи-то руки подхватили Герхарда под мышки и бесцеремонно потащили. Бодрствующая часть отметила, как ударялись пятки о ступени, когда инквизитора волокли вниз, как изменился воздух вокруг, став холодным и затхлым.

Удар израненной спиной о твёрдую поверхность привёл Герхарда в чувство. Он разлепил веки. Перед ним стоял ненавистный Геликона, позади которого маячила дюжая фигура монаха.

Кивком Геликона подал монаху знак, и тот приблизился, держа в руках железный инструмент. Герхард дёрнулся – спина упёрлась в жёсткое. Деревянный «трон», к подлокотникам которого его запястья были прикручены цепью, не шелохнулся.

Монах подал инструмент дознавателю, поставил на низенький столик свечу и с поклоном отступил к стене.

– Нам с тобой есть о чём поговорить, инквизитор Эгельгарт, – произнёс Геликона, складывая поленья в небольшом очаге. Поданное монахом орудие он пристроил поодаль, так, чтобы оно оставалось в тени.

Герхард молчал, исподлобья наблюдая за тосканцем.

Геликона поднёс свечу к горстке сухих веток, брошенных поверх поленьев. Пламя весело заплясало, осветив лицо дознавателя – сосредоточенное, с кривой, будто презрительной, морщиной поперёк лба.

– Я давно заметил, – сказал тосканец, – что при допросах некоторых еретиков ты был чересчур мягок. Я даже больше скажу – ты был мягок с теми, кто среди прочих сильнее всего заслуживал жестокости. Ты щадил вероотступников и язычников, Эгельгарт. Не оттого ли, что сам оказался одним из них?

Не оттого. Герхард снова смолчал, окидывая взглядом комнату.

– Я уверен, что причина твоего сочувствия еретикам кроется в духовном родстве с ними, – продолжал свой монолог дознаватель, – но пока это ясно лишь мне одному. И мой долг как инквизитора – доказать это утверждение, обратив в истину, очевидную каждому брату, имеющему честь заседать в Священном трибунале.

– Ты никогда не станешь инквизитором, – усмехнулся Герхард. Спина горела огнём. Плотное невыбеленное сукно рубахи заскорузло от крови, и рваные края нещадно обдирали кожу.

– Нет? – Геликона шагнул ближе, полы его туники колыхнулись. – Это мы узнаем с рассветом. А пока что у меня достанет времени, чтобы подготовить тебя к трибуналу.

Герхард не ответил, лишь сильнее прищурился, заметив, как дознаватель то и дело бросает настороженные взгляды в его лицо, пытаясь, видимо, разгадать, куда смотрит пленник.

Комната не внушала надежд. Каменные стены, дверь, покрытая плесенью от вечной сырости. И крохотное оконце в пол-локтя под низким потолком, забранное толстой решёткой с утопленными в камень прутьями. По стенам смутно угадывались силуэты развешанных на крюках инструментов, громоздились нелепые махины орудий, призванные одной цели – истязать.

– Ты нарушаешь правила, Луиджи, – инквизитор взглянул в лицо Геликоне. Стоя перед ним, плюгавый монашек казался немногим выше. – Правило первое – при допросе должен присутствовать писец, который внесёт в протокол мои показания. Правило второе – при допросе должен присутствовать врач…

– Правило третье, оно же первое и единственное, – прошипел тосканец, – для еретиков нет никаких правил!

Кулак дознавателя ударил Герхарда в скулу. Внутри черепа вспыхнула боль.

– И я ничего не говорил о допросе, – добавил Геликона, отворачиваясь и наклоняясь к очагу, – мы с тобой просто потолкуем.