Бог Лезвий

Эллен побежала вниз, позволяя уклону нести ее, периодически хватаясь то за ствол, то за ветвь, чтобы замедлить близкое к падению нисхождение и восстановить равновесие. Она слышала, как Луноликий карабкается следом, но оглядываться не смела. Чем ниже спускалась, тем круче становился откос; если продолжать, ей придется полагаться лишь на деревья. Возможно, прыгать с ветки на ветку. Плохи дела…

Единственную надежду давали растущие по правую руку сосны, идущие под хорошим углом к откосу, с добротными стволами толщиной в обхват рук. Эллен свернула к ним и вновь стала продираться сквозь ветви и листья в надежде обрести защиту у леса.

Перед этим она улучила краткий миг и обернулась. Мужчина, которого она про себя окрестила Луноликим, находился поодаль.

По мере углубления в чащу ветви росли все ближе к земле, а стволы там стояли вплотную, почти как органные трубы. На четвереньках она проползала между ними, стараясь сбить преследователя со следа.

Чтобы нагнать Эллен, Луноликому приходилось изрядно корячиться. Поначалу она слышала какие-то звуки за спиной, но вскоре шум стал исходить от нее одной.

Она помедлила и прислушалась.

Ничего.

Позади виднелись переплетения ветвей, пропускавшие тонкие лучики света. Были слышны только ее собственные прерывистые вздохи и разгоряченный стук сердца. А Луноликий будто отстал. Похоже, ее уловки сработали: пусть на время, но псих был сбит с толку.

Потом до Эллен дошло, что, если она остановилась прислушаться, Луноликий мог поступить так же. Интересно, можно ли в лесной тиши уловить стук сердца? Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, маленькими порциями выпуская воздух через нос. Потом еще раз – так же. Теперь дышалось спокойнее, и пусть сердце еще билось напропалую, ей больше не казалось, что оно вот-вот разорвется в груди.

Привалившись к сосновому стволу, Эллен прислушивалась и осматривалась, ища среди ветвей странный лик преследователя и боясь, что он вот-вот прорвется сквозь перехлесты ветвей – мерзкий, расплывшийся в кошмарной ухмылке. Или того хуже – псих подкрадется к ней сзади с ножом и прикончит одним движением.

Она снова покопалась в сумочке. Нащупала маникюрный набор и достала вторую, последнюю пилку, пообещав себе найти ей более достойное применение, чем первой. Хотя – какой от нее толк? Тот тип явно сильнее. Вдобавок – чокнут как Мартовский Заяц.

Мысли Эллен снова обратились к Брюсу. Что бы он предпринял в такой ситуации? Ему она более под стать, и он наверняка словил бы от нее кайф. Бросил бы вызов Луноликому – один на один, на краю ущелья. И с одной пилкой для ногтей наверняка одолел бы его.

В ней снова закипела ненависть – даже теперь, когда она была свободна от Брюса. Как вышло, что она связалась с этим тупым ублюдком, повернутым на замашках мачо? Он казался ей таким привлекательным поначалу. Сильным, уверенным, ответственным. Да, его выживательские замашки всегда казались странными, но не более чем увлечение гольфом или астрологией. Знай она, что все настолько серьезно, ни за что не пошла бы за ним.

Нет. Это не сыграло бы роли. Он приманил ее – силой, грубым шармом. Винить некого – сказались ее собственные влечение и наивность. Что еще обиднее, когда ситуация ухудшилась, она осталась с ним – и сделала все хуже. У них бывали светлые моменты, но их быстро затмило стремление Брюса подготовиться к Великому Дню, как он его называл. Ведь кто-нибудь – он свято в это верил! – когда-нибудь непременно начнет войну, скорее всего, ядерную; на улицах вспыхнет бунт, и лишь неприхотливый индивидуалист, хорошо вооруженный, тренированный, сильный духом и телом, переживет напасть. Отвечающие этому стандарту выжившие позже создадут партизанское движение, организуют точечные атаки и рано или поздно отвоюют страну у… кого бы то ни было. Даже если нет, они будут свободны от чужой воли и отвечать станут только перед самими собой.

Глупо. Мечта каждого мальчишки – жить, полагаясь на извилины, с ружьем и ножом. И, конечно, владеть женщиной. Вот ей и выпала такая роль. Брюс поначалу был довольно обходителен, уважал ее. Конечно, шовинист никуда не делся, но то, как ей казалось, был мило-старомодный шовинист. Однако, когда они перебрались в горы, на смену безвредному шовинисту пришел настоящий диктатор, а тоненькая трещинка в благоразумии Брюса превратилась в черную глубокую впадину.

Она была нужна ему только для стряпни и в постели; любые ее возражения признавались глупыми. Брюс постоянно зачитывал ей вслух свои пособия по выживанию и заставлял учить выдержки из них, чтобы она могла выстоять против надвигающихся агрессоров.

К тому времени, как он окончательно перешел черту и стал жить будто горец, пользуя ее, обретя бегающий взгляд и подозрительность по малейшему поводу, готовясь услышать по радио о начале Третьей мировой, захвате черным меньшинством правительства и высадке крайне враждебно настроенных инопланетян на лужайку Белого дома, Эллен осознала: горная хижина Брюса стала ей тюрьмой. А бежать некуда – ключи от обоих автомобилей, ее «шевроле» и его джипа, всегда были при нем.