Бог Лезвий

Что ж, ты был прав насчет войны во Вьетнаме, мистер Умняша. Время сполна доказало твою правоту. А во всем остальном ты ошибся. Потому что ты – выдающий себя за моралиста трус. И это плохо. Помнишь, как в песне поется? А лукавое сердечко скоро сгубит вас самих, ведь нельзя же бесконечно вам обманывать других…

– Дом хороший, – промолвила Бекки.

– Да… неплохой, – пробормотал Монтгомери, выныривая из омута мыслей.

Бекки бросила сумку за порог и огляделась, все еще прикрывая передок рукой.

Может, хватит, подумалось ему, но вслух он сказал:

– Заходи, посмотри комнаты.

Поравнявшись с ней, он закинул руку ей за плечи.

Бекки вздрогнула.

Монтгомери убрал руку – не резко, без спешки. Улыбаться он больше не мог.

– Не твоя вина, Монти… правда, не твоя… ты и сам знаешь.

– Да.

– Поверь мне, я люблю тебя… напоминаю себе об этом каждый день. Но теперь мне просто трудно. Я приду в себя… просто нужно время.

– Понимаю, – произнес он, гадая, вернется ли все на круги своя когда-нибудь. А ведь раньше все было так хорошо. Почти идеально.

Бекки улыбнулась. Ее старое «я» на миг мелькнуло в этой улыбке, но почти сразу исчезло, умчалось прочь.

– Правда, Монти. Прости меня.

– Все в порядке. Тебе не за что извиняться. Я пока выгружу остальное.

Дождь приятно холодил разгоряченное лицо. Достав из машины сумки, он поспешил обратно к хижине. Бекки стояла в дверном проеме, заглядывая внутрь. Монтгомери понимал: перед глазами у нее не уютная гостиная. Ее взгляд был обращен вовне – туда, где вновь и вновь, в ярких красках и с лучшим звуковым сопровождением проигрывалась сцена ее изнасилования.

Он аккуратно обошел ее и ступил в комнату.

Бекки улыбнулась ему. Пустой, лишенной живой искры улыбкой.

Он улыбнулся в ответ и, все еще держа в руках сумки, подцепил край двери носком ботинка и захлопнул ее. Та стукнулась о косяк куда сильнее, чем он рассчитывал.

2

Кошмары начались сразу после изнасилования.

Ничего удивительного в том, что пережитое повлекло за собой дурные сны, не было, но почему-то Бекки чувствовала, что к ней является нечто большее, чем просто сны.

И она знала – то были не просто сны.

Ведь они приходили не только, когда она засыпала, и избирательностью не отличались. Спала ли она, бодрствовала – неважно. Они являлись. Проносились перед ее внутренним взором, подобно движущимся картинкам. Это могло начаться в любое время, безо всяких предпосылок. Она могла мыть тарелки, мыться, читать, даже смотреть телевизор.

Проклятые видения разрушили ее и без того пошатнувшуюся жизнь.

Поначалу Бекки думала продолжить преподавание, но поняла, что не сможет. Она не переставала думать о том, как некоторые учащиеся ее класса – возможно, дружки Клайда Эдсона, надругавшегося над ней, – будут смотреть на нее и гадать, как старине Клайду понравилось с ней и каковы ее собственные впечатления. Одна мысль о подобном пробуждала в ней желание закричать: это был худший день в моей жизни, как вы не понимаете!

Однажды она так и поступила: вскочила в постели и крикнула на весь мир.

Напугала бедолагу Монти. Но ведь его почти всё пугало. Он побаивался подключать электроприборы, заходить в воду больше фута глубиной, разжигать костер. Он чурался высоты и не любил толпу – большие скопления людей заставляли Монтгомери нервничать.

Таков он был.

Прямо сейчас он кипятил на кухне воду для кофе – возможно опасаясь, что та вдруг выпрыгнет из кастрюли и окатит его огненным дождем.

Господи, подумала Бекки, все-таки я несправедлива к нему. Ведь Монти не насиловал меня (а сделали это несколько человек, но запомнила она только лицо Клайда; остальные виделись его продолжениями), не держал нож у горла, не хрюкал как боров, и не пускал слюни мне на лицо, пока делал черное дело.

Возможно, подумала она – в последнее время эта мысль проскакивала все чаще – мне стоило принудить Клайда полоснуть меня тем ножом. Тогда меня не преследовали бы жуткие сны.

Сны? Не совсем верное слово. Да, ей снились дурные сны, но было еще кое-что… и как ей это «кое-что» назвать?

Видения? Лишь это слово приходило на ум, только оно казалось уместным.

Она помнила самые первые видения так хорошо, будто они случились секунду назад.

Началось все меньше чем через неделю после изнасилования. Монти в ту ночь лег спать рано, и Бекки, нуждаясь хоть в каком-то отвлечении, стала смотреть шоу Джонни Карсона, плавно перешедшее в шуршащие чаинки телевизионных помех.

И тут образы пришли к ней – яснее и отчетливее, чем картинка на экране.