Бог Лезвий

– У меня есть младший брат? Ему одиннадцать? Его зовут Дрейтон? Это что, без шуток, настоящее имя? – посыпались вопросы.

Теперь, когда образ одиннадцатилетнего пацана, выползающего из утробы мамочки и восклицающего: «Ну что ж, первый раз – в пятый класс!» – покинул его ошарашенный мозг, пришла другая идея, более разумная: отец успел заделать ребенка на стороне, и это, видимо, вскрылось. Теперь приемыш с мудацким именем Дрейтон будет жить в одном с ним, Лероем, доме, спать на его кровати и есть его еду.

Он недоумевал, как вышло, что мамочка спокойно восприняла ребенка не от нее, а от другой женщины, но все прояснили ее слова:

– Дрейтон тебе брат не по крови: он сын друга твоего отца, очень хорошего друга, Джимми Тернера. Однажды Джим слишком много выпил и потерял голову. Он всегда был нервным. Убил свою жену, а потом и себя. И ей, и себе вскрыл глотку огромной старой бритвой. А в завещании написал, что хочет, чтобы Дрейтон жил у нас. В суде решили – пусть так и будет.

– Почему батя и его не пришил? – спросил Лерой.

Мамочка подумала, что вопросец простой, без подвоха, но на деле это было заявленное во всеуслышание разочарование в бедолаге Джимми Тернере.

– Он был в лагере с бойскаутами, когда все случилось. На две недели укатил в горы, Нью-Мехико или Аризону. В глушь, одним словом. Джимми уже тогда себя вел странно, на работе все замечали. Наверное, понимал, что дело идет к худу, и оставил завещание. За два или три месяца до этого несчастного случая.

– Несчастный случай? Черта с два, – хмыкнул Лерой.

– Ну да, сынок, здесь ты, по идее, прав…

– По идее? – переспросил он. – Разве можно назвать убийство или самоубийство «несчастным случаем»?

– По идее, нет, сынок.

Что ж, грозил нежданчик, и Лерой воспринял его ровно так же, как и все неудобства по жизни – в штыки. Пойдя в свою комнату, он дважды погонял шкурку, решив, что нужно сбросить балласт загодя, коль скоро в считаные дни нарисуется сосед. Сама мысль о том, что придется делать интимные дела на глазах у кого-то, пусть даже парня, в перспективе – брата, была противна Лерою. А в школе были отморозки, которым подобное даже нравилось: они собирались и гоняли шкурку кружком. Представив, что какой-то другой пацан видит его причиндал – или, боже упаси, трогает его, – Лерой схватился за живот. Что удивительно: те мудаки из школы не видели в «кружке» ничего дурного; мол, это забавно и ни капельки не смахивает на развлечение педиков. Зато его из-за очков и некрасивой рожи они горазды были называть если не гомиком и педрилой, то додиком, ботаном, четырехглазым.

Лерой лишь в прошлом году кое-как осознал, что причиндал пригоден не только для развлечений с «Клинексом» в руке, но и как-то связан с соответствующими девчачьими особенностями. Связь эту ему не без помощи щеколды на двери раздевалки объяснил один старшеклассник, и открывшиеся подробности повергли Лероя в дрожь: акт показался противоестественным и омерзительным, но не более, чем, скажем, перспектива жить с новым братцем, у которого какие-то свои мысли и взгляды, а возраст такой, когда может проклюнуться желание мериться с кем-то силой. Что будет, если клятый Дрейтон окажется сильнее и поколотит его? Ему уже достались две звучные пощечины от девчонки в школе – прыщавой дуры, причем настолько прыщавой, что на школьном дворе в компании таких же буйно цветущих ублюдков она со своими пятнами йода поверх гнойников казалась беженцем из лепрозория. И ладно бы только это – она еще была слабоумной: один глаз на вас, другой – на Техас, и не могла самостоятельно найти дорогу к клятому школьному автобусу.

И да, те пощечины, что она ему влепила, – Лерой их не заслужил. Просто намекнул, что ее глазной пинг-понг его раздражает, так что пусть она нацепит темные очки или хотя бы пиратскую повязку на глаз. Но это скромное предложение повлекло за собой вспышку неслыханной ярости. Еще хорошо, что он сбежал от нее тогда, иначе пощечинами не обошлось бы – да что там, и об этих шлепках до сих пор шепчутся на переменках. Хуже того, девчонка, которую все потом стали называть Шизоглазой, испив его крови, вошла во вкус и избила кого-то столь же легкомысленного, как Лерой, чуть не до полусмерти.

В общем, случай научил Лероя держать язык за зубами. Теперь он слегонца жался насчет того, что новоявленный братец будет ходить в ту же школку и, услышав от сплетников, что слабоумная девчонка едва не устроила Лерою взбучку, захочет сам размять на нем кулаки. Тогда пиши пропало – кроме «гомика», «додика», «педрилы» и «четырехглазого», уже не говоря о Мальчике-для-Битья-Госпожи-Шизоглазой (это реально обидно!), в список, пополняемый всеми, кому не лень, добавится пара-тройка гнусных прозвищ. Только этого ему до полного счастья не хватало!