Бог мелких пакостей

Что же такое сказать? Как назло, в мои пропитанные насквозь эфиром мозги ничего путного не приходило. Как я ни старалась, как ни пыжилась, но, кроме как: «Чтоб они разлетелись на мелкие кусочки», в ум ничего не лезло. И все же, как туго я в тот момент не соображала, вслух я такое произносить побаивалась. Что значит «разлететься на мелкие кусочки»? Дураку ясно – это значит взорваться или подорваться, скажем, на мине. Но в этом случае мы с Алиной можем взорваться вместе с нашими врагами. Лично меня такая перспектива не устраивала.

– Марина, я не могу разозлиться, – призналась Алина и от отчаяния заревела во весь голос. – Он, – она скосила глаза на статуэтку, – исполняет только то, что идет из глубины души. А что я? Я этих людей не знаю. Я в полной растерянности. Зато я злюсь на Воронкова, причем на полную катушку. Чтоб его икота замучила! Вечно он так. Когда не нужен – тут как тут, глаза б его не видели. А когда так необходим – днем с огнем его не сыщешь. На Ромку злюсь. Чтоб у него живот скрутило! Где он шлялся? Был бы рядом со всеми – нас бы не изловили поодиночке. Валентин тоже гусь хороший. Хотя бы догадался машину не бросить на «промзоне». Хотя что я говорю? Ключи от «Опеля» все равно у меня. У меня одно сейчас пожелание к этим девицам, чтобы они нас подольше не кормили. Может, от голода я разозлюсь на них сильно-сильно. Тогда держитесь, мало не покажется!

Обессиленная она рухнула на диван. Я присела рядом, шмыгнула носом от жалости к нам обеим и зарыдала в унисон с Алиной.

Вдоволь пореветь нам не пришлось – из-за двери показалась радостная мордашка одной из девиц.

«Чему она улыбается? Неужто нашим слезам и страданиям?» – заподозрила я и уже хотела выхватить у Алины сумку со статуэткой, чтобы пожелать наглой девице… этакое ужасное. Тем более что у меня в душе как раз вызрела пара достойных мыслей: наслать на девиц жуткую аллергию на все подряд продукты питания от капусты до шоколада или, что еще лучше, чтобы от них отворачивались все достойные внимания мужчины и, наоборот, липли одни лишь проходимцы.

На секунду я засомневалась, не слишком ли мягкие я придумала для девушек наказания. Пока я размышляла на эту тему, девица успела открыть рот:

– С вами желают поговорить, – сказала она и отошла от двери, выпуская нас из камеры заточения.

«Зачем распыляться на мелкую сошку, если есть хозяин, благодаря которому мы здесь торчим взаперти?» – подумала я и решила повременить со своими пожеланиями.

Девушка пришла за нами одна, без своей напарницы. Она подождала, когда мы с Алиной выйдем из комнаты, закрыла за нами дверь и пошла вперед, указывая дорогу. Мы гуськом продвигались по узкому и длинному коридору. Освещение здесь было тусклое: всего лишь две лампы, в начале коридора и в конце. По ходу, слева и справа, я насчитала по три двери. Могу предположить, что там были какие-то нежилые помещения: кладовки или мастерские. В воздухе пахло свежими досками, чем-то паленым и почему-то чесноком.

В конце коридора была лестница, которая вела вверх и состояла из двух пролетов. Верхняя ступенька лестницы упиралась в дверь. Девушка толкнула дверь и вошла в освещенный холл. Мы последовали за ней, прошли одну комнату, вторую… Дом поражал своим убранством. Тканевые обои, позолоченная лепнина, старинная мебель. Одним словом – дорого, и даже очень. На стенах в богатых рамах висели картины. И не какие-нибудь репродукции, как у Мавра, а самые настоящие, написанные масляными красками на холсте. Я не знаю, кто был автором этих полотен, но, ручаюсь, картины были куплены не в подземном переходе и даже не в рядовом художественном салоне. Думаю, хозяин этого дома был завсегдатаем антикварных магазинов, а может, даже и аукционов.

– Вот это да! – восторженно воскликнула Алина, озираясь по сторонам.

Девушка остановилась перед очередной дверью.

– Сейчас, – сказала она нам и просунула голову в комнату. – Клотильда Андроновна, они здесь. Им войти?

– Маша, ну зачем ты спрашиваешь? Конечно, приглашай, – послышался из комнаты старческий голосок.

Комната, куда мы попали, оказалась кабинетом. Вдоль стены стояли книжные шкафы, заставленные книгами. На всю ширину помещения был расстелен дорогой ковер с затейливым рисунком и густым ворсом. На ковре посередине комнаты стоял огромный, не меньше двух метров в длину, дубовый письменный стол. Комнату освещала настольная лампа с зеленым абажуром на толстой ножке, выточенной из малахита.

За столом сидела сухонькая женщина, фигурка которой терялась на фоне массивного стола. Свет от лампы мягко ложился на столешницу, оставляя в тени лицо хозяйки кабинета.

– Не стойте в дверях, проходите, – пригласила Клотильда Андроновна. – Присаживайтесь, – сухонькая ручка взметнулась над столом, указывая нам на диван, который стоял напротив стола. – Совсем не ожидала вас здесь увидеть, – призналась Клотильда Андроновна.

– А разве мы знакомы? – спросила я, напряженно копошась в своей памяти в поисках нужного файла. Голос женщины мне определенно был знаком. Вот только где и при каких обстоятельствах я его слышала раньше?