Бог. Новые ответы у границ разума

Это, а не просто психологическая целостность «эмпирического эго», и есть единство сознания (это «я думаю», лежащее в основе любого психического представления о реальности как логически связном феномене), которое, кажется, несовместимо с чисто механистическим образом сознания, даже с тем, который допускает физиологическую конвергенцию неравноправных способностей головного мозга в каком-нибудь привилегированном паноптикуме, размещенном в каком-нибудь управляющем хабе по неврологии мозга. Какой бы модульной ни была структура мозга, попытка обнаружить единство сознания в конечном контролирующем мозговом модуле сопряжена с рядом простых логических трудностей. С одной стороны, как физическая реальность, этот организующий модуль сам по себе был бы составной вещью, чья способность унифицировать опыт не могла бы возникнуть из его различных частей и функций, но должна была бы предшествовать им и организовывать их в единую точку зрения. Даже если бы каждая часть этой способности была в некотором смысле частично осознана, все равно потребовалось бы осознание всего ансамбля впечатлений, организующего части, предварительная интенция и способность рассматривать все это в целом как одно. Нейробиологи склонны не верить в центральный локус мысли в мозгу в любом случае; но даже если бы такая вещь была возможна, то он мог бы объединить разрозненные формы знания, полученные из различных частей мозга и нервной системы, только путем их синтеза через свои собственные способности; и это тоже должно было бы быть объединено какой-то другой центральной способностью, которая сама должна была бы быть унифицирована – и так далее без конца. Любая физическая вещь, которая могла бы интегрировать опыт в сознательное единство, каким-то образом уже должна обладать единым «знанием» различных реалий, которые она должна собирать в совокупность, трансцендентным улавливанием эмпирических данных как согласованной совокупности, к которому она была бы интенционально склонна; и поэтому она уже должна быть информирована (informed) единством перспективы, логически предшествующим ее собственной физиологической сложности. Она должна зависеть от источника единства и, следовательно, не может быть им самим; а вне этого принципа и его совершенной простоты все разнообразные способности восприятия, при всем их великолепии и разнообразии, никогда не будут объединены в когерентный акт познания. Любая попытка достичь единства мысли исходя из сложности материальных структур приводит к бесконечному регрессу, бесконечному умножению плеонастических недостатков.[66]

VI

Воспринимайте эти наблюдения как угодно. Они подразумевают индуктивные подходы к нематериалистической концепции разума, а не дедуктивные доказательства какой-то конкретной теории взаимоотношений души и тела. Во всяком случае, ни один из этих вопросов не решен. Как академическая дисциплина, философия сознания, может быть, по своей природе особенно невосприимчива к заключительным утверждениям любого рода; в философии действительно нет другой области, в которой диковинное, расплывчатое, преднамеренно неясное и явно смешное терпят в таких больших количествах. Однако это, может быть, неизбежно. Возможно, что, как утверждают «новые мистерианцы», такие как Колин Макгинн, эволюция просто не наделила наш мозг способностью думать о мышлении или хотя бы понимать его. Однако я думаю, что гораздо более вероятно, что наши концептуальные ограничения накладываются на нас не только нашей биологией, но и историей интеллектуальных мод. То, что делает вопрос о сознании настолько неразрешимым для нас сегодня и, следовательно, столь плодородным источником путаницы и отчаянно бредовых изобретений, – это не столько масштаб данной логической проблемы, сколько наша негибкая и ограниченная в воображении верность определенной онтологии и конкретной концепции природы. Материализм, механицизм: они оба не особенно гостеприимны к логически последовательной теории сознания. Таким образом, мудрым курсом для нас может быть пересмотр нашей приверженности метафизике.