В конце концов нет смысла проводить какое-либо реальное различие между видимостью и реальностью при обсуждении нашего чувства, что мы являемся сознательными субъектами; иллюзия сознания должна быть сознанием иллюзии, и поэтому любое отрицание реальности сознания по существу является тарабарщиной. Тем не менее, если отбросить излишества риторики в сторону, может быть, все еще нет какой-то ценности в скромном и, казалось бы, правдоподобном предположении, что репрезентация и интенциональность (и тому подобное) в принципе могут быть раскомпонованы в иерархическую структуру подчиненных и убывающих способностей? Возможно, когда мы спускаемся в слоистые системы и подсистемы мозга и тела, мы находим склонности, которые способны представлять все меньшую и меньшую реальность, все меньше и меньше аспектов того, что чувства могут обнаружить, пока мы не дойдем до такого уровня, где то, что мы восприняли как способность репрезентации или интенциональности, окажется просто реактивной системой физических импульсов. А это, в силу всех причин, которые я привел ранее, как я предполагаю, невозможно. Интенция – это интенция, репрезентация – это репрезентация; направленность сознания на конкретные цели, вне которой оно вообще ничего не знает, не является чем-то способным раствориться в относительных степенях физической причинности; она либо существует, либо не существует. Сенсорный и когнитивный аппарат мозга состоит из множества способностей и функций несомненно; части глаза, связанные с частями мозга, могут быть восприимчивы только к определенным оттенкам или интенсивностям, или боковым конфигурациям или к чему хотите и поэтому обеспечивают только частичные и подчиненные аспекты более широкой реальности зрения. Но ни одна из этих способностей и функций не является какой-то дискретной частью интенции, которая может быть объединена с другими, так что все это составляет единую субъективность. Интенциональность – это ментальный акт, который, вопреки поведению чисто физических механизмов, конкретно и окончательно направлен к цели, конкретно «вблизи» («about») реальности как состоящей из значений, и вне этого акта никакая сенсорная данность не составляет объекта познания. Между объективной причинностью, которая влияет на физиологию мозга, и субъективной интенциональностью, которая производит репрезентацию и личный опыт, качественная разница остается абсолютной. Никакой физический стимул не означает восприятия чего-либо, если уже не существует сознания, чтобы интенционально интерпретировать его обнаружение. Никакая простая сенсорная способность ни в каком смысле не является формой сознательной интенции, и никакая сознательная интенция не может быть сведена к простой сенсорной способности. И поэтому если субъективное сознание впервые появляется где-либо в континууме наших физиологических систем, то оно должно делать все это сразу, без физической предпосылки, как переход, представляющий собой не меньше, чем чудесное переворачивание физической логики (если, опять же, материя действительно есть то, чем ее считают современные метафизические предрассудки).
Ни одно из этих утверждений не является неоспоримым, и все они оспаривались; и я сомневаюсь, что я могу одержать победу только своим громогласным тоном личной убежденности. Тем не менее, я думаю, что любое самое скрупулезное исследование сознания как уникального феномена вполне естественно ведет к предположению о «духовном» измерении разума, к простой и непременно нематериальной перспективе ноэтической или трансцендентально-апперцептивной способности, которая пребывает, знает, вбирает в себя реальность с определенной позиции неприступной субъективности. Убежденность многих людей в том, что ложь, продиктована не логическими соображениями, а только искренней преданностью определенной картине мира; а что касается тайны сознания – не меньше, чем тайны бытия, – то материализм есть наименее последовательная метафизическая позиция из всех предлагаемых, страдающая от величайшей нищеты в объяснительном отношении. Вот почему я испытываю искреннее сочувствие к Деннету и даже к элиминативистам. Поскольку сознание не может быть удовлетворительно объяснено чисто физическими терминами и поскольку для них (этих ученых) было бы догматически и эмоционально невозможно даже подумать об отказе от материалистического взгляда на реальность, им становится необходимо отрицать реальность сознания, как она традиционно понимается, в каждой ее отличительной черте. Для любого кто возражает против того, что существование сознания является столь же неоспоримым фактом опыта, как и сам опыт (просто потому что это – опыт), сейчас, должно быть, достаточно выдать векселя по тем бесчисленным будущим научным открытиям, которые однажды изгонят, словно духов, все кажущиеся непреодолимыми логические препятствия для натуралистического проекта.