Бог пива

Старикан застыл на месте. Занеся тесак над головой, он, судя по всему, приготовился дорого продать свою жизнь.

– Драки хочешь? – сказал я, извлекая из кармана распечатку. – Будет тебе драка! Где это у меня?

И я, невежливо показывая на шамана правой рукой, левой поднес к глазам распечатку и торжественно зачитал:

– «Коль сущеглуп ты и коварен, и преисполнен лютым злом, ты будешь мной сейчас поджарен… Ом!»

Над головой шамана появился сверкающий белый шар, который через секунду разорвался со страшным грохотом, опрокинув меня на землю.

Я тут же вскочил и взял распечатку на изготовку, приготовившись в случае чего отразить нападение, но в этом уже не было необходимости. Контуперов поблизости не наблюдалось, а стенающий шаман катался по траве, лишившись не только ножа, стекшего на землю струей расплавленного металла, но и копны волос, от которой остались лишь несколько волосинок на его закопченном черепе.

– Вот уж, воистину, лысый дурак! – сказал я шаману, который перестал стенать и сел, обхватив голову руками и украдкой подглядывая за мной сквозь пальцы. – Жду делегатов от племени. Будем заключать мирный договор. И без глупостей, а то я за себя не отвечаю. Всех убью, один останусь!

Шаман в ответ неразборчиво промычал (я понял так, что он согласен на перемирие). Плюнув в его сторону, я отправился к месту своего ночлега. Настроение было боевым. В таком настроении я обычно требовал немедленного повышения зарплаты, и даже скотина гендиректор не всегда находил мужество мне отказать… Я вернулся в сруб, с силой захлопнув за собой дверь. В срубе стояла приятная прохлада.

Решив, что если немедленно не покурю, то действительно выкину что-нибудь ужасное, я занялся табачной плантацией. Сорвав несколько листьев табака, разложил их на полу и попытался высушить все тем же «Лысым дураком». Вышло не очень. Листья наполовину сгорели, наполовину остались зелеными. Отодрав более-менее подходящие места, попробовал скрутить сигару. То безобразие, которое в итоге получилось, сигарой назвать было трудно. Я покрепче сжал руками рассыпающиеся листья и, вооружившись зажигалкой, попытался это безобразие раскурить. Самодельная сигара куриться отказывалась категорически и постоянно гасла. Мне так и не удалось как следует затянуться.

В довершение бед очень хотелось есть, но ничего предпринять по этому поводу я не успел – деликатно постучавшись, ко мне вошла заказанная мирная делегация контуперов. В ее состав входило пятеро дикарей. Обгорелого старикана среди них не было, возглавлял делегацию контупер, который приходил утром (тот, что без фингала). Он принарядился – распахнутая куртка позволяла рассмотреть висящее на груди ожерелье, состоящее из разнообразных зубов, в том числе и одного чудовищного, зазубренного по краям, двадцатисантиметрового клыка.

Решив, что сидя рассматривать почтительно стоящих передо мной дикарей не совсем вежливо, я бросил неудавшуюся табачную поделку и встал. Контуперы немедленно попадали ниц, растянувшись на земляном полу.

– Вы с ума сошли! – воскликнул я. – Что за церемонии, немедленно встаньте!

Ни один из дикарей даже не шелохнулся.

– Ребята, перестаньте, мне это не нравится, – сказал я, наклоняясь к одному из контуперов и потрепав его по плечу. – Я убежденный либерал и демократ. Встань, будь другом.

Реакции на мои слова не последовало.

– Ну ладно, ладно. Друзья, как я могу беседовать с вами, когда вы валяетесь на полу и молчите? Не злите меня, вставайте!

Мерзавцы продолжали молча нюхать пыль.

– Да встаньте же, блин! Невозможно же эдак общаться! Издеваетесь, что ли?

Один из дикарей заворочался, и я было обрадовался, но оказалось, что он просто устраивался поудобнее. Они сюда что, спать заявились? За идиота меня держат?!

– Нет, вы у меня встанете! – заорал я, набрасываясь на дикарей и пытаясь расшевелить валяющихся подлецов пинками. – Рота, подъем! Подорвались бегом! Последний, кто останется лежать, будет иметь дело со мной! Я вас всех научу родину любить!

– Больно же! – обиженно крикнул предводитель, откатываясь в сторону. – Ты сядь, мы и встанем!

– Ну, сел, – проворчал я, садясь на лавку. – Прошу прощения, не местный, ваших обычаев не знаю.

– Пусть не гневается Огненный чародей, – сказал предводитель, вскакивая и потирая ушибленные места, – и да не обратит он против народа контуперов своих чар.

– Ладно, ладно, – проворчал я, – не буду гневаться. Только хотелось бы, чтобы народ прекратил свои попытки поджарить меня или утопить!

– О, радость нам, контуперы, Огненный чародей не гневается. – Предводитель сделал какой-то знак своим спутникам.

– Мы пришли просить у могущественного о величайшей милости. Просить, чтобы снял с нас и всего нашего народа проклятие, что ты наложил, – хором забубнили дикари, видимо, приготовленный заранее текст…

– И еще о другой величайшей милости просим. Стань нашим покровителем вместо Касалана, да склюют ушуры его мерзкую плоть.

– И да будет дух его вечно гореть в волшебном огне, зажженном тобой, Великий! – с пафосом заключил предводитель.