Бог пива

– Я не знаю, что такое паспорт. – Она прижалась еще теснее.

– Это хорошо, что не знаешь! Это ты молодец! Ну, не обижайся на меня… Какой необычный покрой у твоей шкуры…

– Солнышко, ты ведь хотел покушать, – прошептала она изменившимся, грудным голосом. – Ты не там ищешь, пуговичка спереди…

– Кто так строит!

– А от этого сбоку… Давай лучше я помогу тебе…

– Конечно, давай… Ай! Аккуратнее с молнией, прищемишь!

– Как ты только их надел… Но ничего, я девушка сильная…

– Алё, хватит, ногу же оторвешь! Обалдела? Расшнуровать же вначале надо! Хватит, хватит, я сам…

Раздался стук в дверь, деликатный, но решительный.

– Кого там черт принес? – возмутился я. – Я сейчас очень занят!

– Прошу прощения, – раздался голос Острого Топора, – однако есть дела, по поводу которых необходимо спросить совета у Великого.

– Ступай, милый, я подожду тебя, – на ушко выдохнула мне Лиана, – отец не стал бы тебя зря беспокоить.

– Час от часу не легче, – пробормотал я, застегивая рубашку и направляясь к двери, – так он еще и твой отец? Да иду я, иду!

– Прошу прощения за беспокойство, – сказал мне поджидающий на пороге Острый Топор. – Моим воинам удалось поймать четырех чужеземцев, выброшенных на берег около часа назад. Я подумал, что Великий захочет их видеть.

– Проклятье! Эка невидаль – чужеземцы! – прорычал я. – Я сам в душе чужеземец!.. Ладно, раз уж так вышло… Где они?

Острый Топор показал рукой, и я обернулся.

Из леса выходила внушительная процессия. Десяток контуперов с копьями наперевес конвоировали четверых пленников. Руки были связаны только у одного из них, гордо вышагивающего впереди. Остальные трое плелись вместе. Здоровенный детина и плюгавый носатый тип тащили под мышки толстяка, явно неспособного передвигаться самостоятельно. Впрочем, толстяк был в сознании, пытался переставлять ноги, хотя это у него и не очень получалось. Он поднял голову, что-то сказал идущему впереди пленнику, и тут я его узнал.

– Блин, так это же Бьорн Толстый! – заорал я, бросаясь к пленникам. – Бьорн, старина, какими судьбами? Узнаешь меня?

– А, новенький… – сказал Бьорн. – Как же, помню. Фляга с тобой?

Глава 6 Бьорн Толстый. Давай я тебя нарисую

Мне приснилось много всякой чепухи.

Сначала я возлежал среди пасторального пейзажа в компании обнаженных дикарок, на которых обратил внимание, когда плелся по контуперской деревне, и которые в моем сне по совместительству оказались пастушками. Перегнувшись через одну из них, я потянулся к столику с фруктами за виноградом и увидел разъяренную Елену. Та стояла на фоне грозовой тучи, уперев руки в бока – верный признак надвигающегося скандала.

Скандал разразился на кухне Ленкиной небесной виллы – видимо, чтобы любимая, доказывая свою правоту, могла привычно бить тарелки. Свинство: даже мой сон считал должным оказывать ей, а не мне, мелкие знаки внимания… Я, конечно, попытался объяснить, что она сама во всем виновата, а ее кокетство с десятком поклонников – куда хуже моего ни к чему не обязывающего отдыха с пастушками, для того и предназначенными…

Куда там, объяснил один такой. Выяснилось, что я мерзкий алкаш, похотливый ходок и трусливый предатель. И что между нами, ничтожество, теперь все кончено! Что она не знает, что со мной сделает. И что она без меня не может.

Тут самое время было начаться не менее бурной, но куда более приятной сцене примирения… однако, по закону подлости, сцена примирения мне не приснилась.

Приснились же мне пыточные застенки Черных Ям, такие, какими знал их по рассказам Джема. Я был распят цепями на стене, и меня мучили два демона – один, как две капли воды похожий на Тора Ефрея, только синий, читал мне пламенную лекцию о пользе добродетели. «На Небо с чистой совестью! – говорил он. – Трезвость – норма жизни! Дисциплина – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства! Враждебным выходкам – решительный отпор! Ужин – отдай врагу!»

Тем временем другой демон, на физиономию вылитый Росомаха, но почему-то с лишним глазом во лбу, с женским телом и в кожаном черном белье, задорно стегал меня плеткой. Было скорее противно, нежели больно, да и цепи сильно давили на грудь. Наконец, я не выдержал и рассказал все, что о них думаю. Демон Росомахобаба сорвал с себя голову Росомахи, нацепил вместо нее драконью – и откусил мне руку…

– Не дергайтесь! – прикрикнул на меня граф. – Мы вас перевязать решили, пока вы храпите. Бинт присох, зараза, пришлось отдирать. Потерпите еще немного, друг мой, остались пустяки…

Собственно, дергаться я и не мог – у меня на груди сидел Крыс, а граф крепко держал раненую руку. Я повернул голову и посмотрел на рану. Демон меня того-этого, аккурат по татуировке рубанули… Рваный разрез, довольно длинный, затянутый тонкой болячкой, из-под которой сочилась сукровица. Останется безобразный шрам, минимум недели на три… Над раной граф держал небольшую склянку. Я знал, что там спирт, сам творил, и отвернулся. «Назло не буду орать!» – решил я, сжимая зубы. Граф плеснул из склянки, и я заорал.

– Трудно быть богом, – посочувствовал граф.