Бог примет всех

Красноармейцы выстраивают задержанных у стены и, отойдя от них метров на десять, вскидывают винтовки. Солнце играет на гранях штыков, переливается всеми цветами радуги.

— Пли! — доносится до нее команда и недружный залп, разрывает утреннюю тишину.

Один из красноармейцев подходит к телам, которые лежали, в каких неестественных позах и ногой переворачивает тело молодого офицера, который лежал на боку.

— А ты, сволочь, еще живой! — произнес красноармеец и ударил офицера штыком в грудь.

Нина заметила, как молодой человек, дернул правой ногой и затих. По коридору загрохотали тяжелые шаги, Кто-то постучал в дверь. Стук был таким сильным и настойчивым, что она вздрогнула. Страх моментально сковал ее из нутрии.

— Откройте! Откройте, а иначе выломаем дверь! — раздалось из коридора.

Девушка подошла к двери, не решаясь ее открыть.

— Откройте! — снова раздалось из-за двери.

Она повернула ключ и отошла в сторону. В комнату ворвалось несколько матросов.

— Есть посторонние? — закричал ей в лицо матрос, тряся у ее лица револьвером.

— Нет, — еле слышно ответила Нина. — Я живу одна…

Один из матросов открыл платяной шкаф и стал выкидывать на пол ее платья.

— Что ты там ищешь? — спросил его третий.

Нина взглянула на него и сразу узнала в того человека, с которым когда-то спорила в саду.

— Вот видишь, барышня, мы снова встретились с тобой, — произнес он. — Революция без кулаков не бывает.

Девушка отвернулась к окну, так как с улицы донеслось несколько винтовочных выстрелов.

— А вот и ваши кулаки, — произнесла она, глядя на матроса. — Убиваете без суда невинных людей…

— Ты осторожней, барышня, — ответил ей матрос. — Время сейчас такое, что разбираться с вами некогда.

Убедившись, что в комнате посторонних нет, матросы вышли в коридор.

— Молитесь Богу, барышня, — произнес матрос, — что не до вас нам сейчас и мой вам совет, следите за языком. Уж больно он у вас острый.

Нина закрыла дверь и села на кровать. Ее трясло от пережитого страха, обиды на саму себя, за то, что испугалась. Крупные слезы непроизвольно потекли по ее щекам, а где-то там, на улице по-прежнему звучали выстрелы.

***

Нина шла по набережной и вдруг случайно встретилась с Ритманом, начальником жилотдела, который в свое время отправил ее в тюрьму. Все такой же щеголеватый, с тем же самодовольно извивающимся, большим ртом и с видом победителя. Девушку просто передернуло от его вида, а душа просто закипела от ненависти к этому человеку. Ритман тоже, похоже, узнал ее. Губа его отвисла, сделав его лицо более отвратительным. Он поднял голову и с гордым видом проследовал мимо нее.

— Эй, ты! — раздался с улицы повелительный окрик. — Ты, что глухой?

По улице ехали три всадника на красивых лошадях. На левой стороне груди были большие черно-красные банты. Позади них двигались две тачанки, на которых восседали мужчины, с такими же бантами на груди.

— Что скажите, товарищи? Это вы ко мне? — отозвался Ритман.

— Где тут у вас ревком и продовольственный комиссариат?

— Вот сейчас поедете вверх по переулку, а потом повернете вправо…

— Проводи! — приказ всадник, одетый в кожаную куртку. — Что, не понял? Я сказал, тебе, проводи!

Ритман посмотрел на всадника и, выдержав, как артист нужную ему паузу, ответил:

— Я извиняюсь, товарищи. Я ответственный советский работник и не привык, чтобы со мной говорили подобным тоном. Так что, следуйте туда, куда я вам показал.

— Что ты сказал, тварь буржуйская? — ответил всадник.

Конь под ним заплясал, выбивая из булыжной мостовой искры. Удар нагайкой по спине решил этот спор. Ритман заскулил, словно побитая хозяином собака. Он закрылся рукой, но новый удар заставил его взвыть.

— Веди, сукин сын, а иначе запорю! Разговаривать будешь потом, когда я тебе разрешу. Понял?!

— Но позвольте, товарищи, я вам….

Нагайка взвилась над его головой. Лицо Римана пожелтело, губа уныло отвисла.

— А — а — а! — закричал он. — Я прошу вас, не бейте!

— Тогда веди, вошь тифозная, а то запорю до смерти!

Ритман опустил голову и побрел по переулку. Нина тогда еще не знала, что в город вошел 4-ый полк махновцев. Девушка шла по улице, наблюдая за тем, как в город входила кавалерия батьки Махно.

Катерина Григорьевна встретила командира 4-го полка Махно на крыльце Крымского ревкома. Она спустилась по ступеням и направилась к командиру полка.

— Как переход? — поинтересовалась она у него.

— Люди немного устали, но готовы сражаться за революцию. Скажите, а где председатель ревкома?

Катерина немного замялась, а затем, взяв себя в руки, ответила:

— Товарищ Марченко, Бела Кун отбыл в штаб Фрунзе. У вас был какой-то вопрос к нему?

— Нет, товарищ. Хотел просто пообщаться-поговорить о размещении своего полка. Думаю, что, наверняка, помните обещание вашего командарма, что Крым он отдаст батьке Махно, если он поможет Красной армии освободить его от Врангеля.

Катерина громко рассмеялась.

— Конечно, все остается в силе… Я уже распорядилась передать вам лучшие казармы. Так что, можете занимать их.

— Может, пройдем ко мне в кабинет, — предложила она Марченко.