Бог примет всех

За спиной все нарастал яростное улюканье преследователей, а затем над головой засвистели пули. Леонид достал из кобуры «Наган» и сделал несколько выстрелов. Похоже, что он попал в кого-то из махновцев, так как они рассыпались по степи и снова открыли огонь из карабинов. Машина неожиданно резко вильнула в сторону и ударилась в камень.

— Уходим! — выкрикнул Леонид и, схватив Нину за руку, потянул ее в кусты.

Бежавший рядом с ними чекист в форменке, вдруг споткнулся и упал лицом вниз. Леонид нагнулся над ним, стараясь помочь ему подняться с земли, но вдруг резко отпрянул от товарища. Ладонь правой руки была красной от крови.

— Побежали! — произнес он. — Ему уже ничем не поможешь.

По лесу гулко раздавались мужские голоса, трещали кусты под копытами лошадей. Иногда, словно удар пастушьего кнута, по лесочку перекатывался звук выстрела, но это уже было в стороне оттого места, где они укрылись от погони.

***

Они вышли из леса и остановились на дороге.

— И что ты теперь собираешься делать со мной, Леня? Потащишь меня в ЧК на аркане или застрелишь меня прямо здесь?

Он немного помолчал, видимо прикидывая, как ему поступить с девушкой.

— Скажи, Леня, что случилось такого, что ты стал служить красным? Обида на царскую власть? Ведь вы жили достаточно хорошо — не голодали, ты окончил гимназию, поступил в технический институт. Что не дала тебе прежняя власть такого, что дала тебе новая — советская.

— Пойдем туда, куда направлялись, — произнес он. — Приказ, есть приказ. Ты и твой брат — Варшавский, никогда не поймете меня. Вы страшны тем, что у вас еще осталась идея, ради которой вы готовы отдать свою жизнь.

— Вот мы ехали, и я все думала, глядя на тебя, зачем вы эту грязь разводите вокруг себя? Это хамство, это издевательство над людьми? Ведь такого циничного надругательства над жизнью никогда еще, нигде не было. Вы так все обставили, что только хамы и карьеристы могут идти к вам, и те, кому власть, как вино. И все человеческие слова отскакивают от вас, как горох от стены.

Он слабо усмехнулся и, остановившись на секунду, указал ей на дорогу.

— Удивительные вы люди, буржуа! Как ты не понимаешь, Варшавская, все кругом до самого основания изменилось. Все прежние отношения сломались, нет больше их, Нет! Раньше была, как ты говоришь, была светлая хорошая жизнь и ей якобы не давали развиваться маленькая кучка мерзавцев. Мерзавцев мы убрали, но жизнь пошла, как мы хотели. Неужели ты не понимаешь, что произошел взрыв, который никто не ожидал! Вся грязь полетела вверх, и огонь очищения запылал по нашей стране. Подумай, какие нужны были силы для такого взрыва, какая должна быть ненависть к вам….

Теперь уже она усмехнулась.

— Да, мы с тобой разные люди и говорим на разных языках, Леонид, — произнесла Нина. — Для вас главный вопрос, нужны эти люди, как ты говоришь буржуа, революции или нет. Раз, они не нужны, тогда и нечего с нами разговаривать. Все к стенке! У вас у чекистов страшная работа, голова пьянеет от власти и крови. Вы еще сами не знаете, сколько вас таких, как ты исполнителей самих расстреляют.

Опять, в голосе Нины зазвучали митинговые ноты, как будто она говорила все это не ему, а невидимой и сочувствующей ей толпе. Девушка замолчала. Она огорченно опустила голову. Леонид поднял брови, почесал в затылке…

— Может, ты и права в чем-то, Варшавская. Кругом враги — махновцы, недобитые белые, буржуи. Как жить то? Я помню октябрьские дни в Москве. Теперь смешно даже вспомнить, как мы, интеллигенты, были мягкосердечны, как боялись пролить лишнюю каплю крови, как стыдились всякого лишнего орудийного выстрела, чтобы, упаси боже, не задеть купола храма Василия Блаженного или Ивана Великого. А солдатам нашим было совершенно непонятно, и они, конечно, были абсолютно правы…. Что с тех пор произошло с нами, кем мы стали?

— Вот-вот и я об этом, — тихо произнесла Нина. — Сейчас вы утопили страну в крови, вы даже не заметили, как превратились в палачей своего народа.

Девушка замолчала, молчал и Леонид. Они медленно шагали по дороге.

— Ты знаешь, Варшавская, я сейчас живу в банкирском особняке. Так вот недавно мне попалась в руки книга Достоевского «Преступление и наказание». Полкниги солдаты выдрали на цигарки…. Стал я читать. Смешно стало. «Посмею? Не посмею?». Сидит интеллигент и копается в душе у себя.

— Вот у тебя товарища сегодня убили, завтра тебя, и кто вас вспомнит, кто помянет?

Леонид замолчал. Впереди показались пригороды города. Нина сорвала несколько полевых цветов и, прижав их к груди, произнесла:

— Вот и город…

— Вот что, Нина. Я отпускаю тебя. Хоть ты и считаешь меня жестоким, но я не такой. Да среди нас много морфинистов, кокаинистов, это естественно для нас. Не каждому такая работа по плечу. Но выбора нет. Вспомни об этом, когда тебя захлестнет ненависть к нам. Домой не возвращайся…

Нина остановилась посреди дороги. Ей очередной раз здорово повезло в этой жизни.

***