Бог с нами

— У мирной демонстрации возле нашей временной штаб-квартиры могло быть два возможных исхода. Вам, в сущности, нужно было выяснить, что я собой представляю. Если я трус и мошенник, которым вы меня небезосновательно считали, я должен был испугаться и сбежать, так что перестал бы провоцировать ваших собратьев. Да и Дмитрий Юрьевич больше не болтался бы по городу, задавая лишние вопросы. А вот если я все-таки не совсем аферист, то вы получали возможность убедиться в этом почти наверняка и, не тратя больше времени на своих Франкенштейнов, начать меня уговаривать вместе строить светлое будущее. В общем, сбежать я не сбежал, но толку от меня все равно оказалось немного. Правда, это уже, Сан Саныч, не ваша вина — со мной вообще тяжело. Как бы там ни было, после пребывания в узилище, а также некоторых последующих событий в моей многострадальной щорсообразной голове все, наконец, встало на свои места. Я понял, что детали человеческих организмов используются для того, чтобы создать бога, а делают это единомышленники моих друзей Трубникова и Башмачникова, которые решили, что раз у их поколения нет бога, то нужно сделать его из самих себя — точнее, из лучших своих представителей. Мне вот только не совсем понятен ваш, Сан Саныч, статус. Вы тоже собирались что-нибудь пожертвовать? Горячее сердце? Холодную голову? Чистые руки?

— Увы, — Башмачников развел руками. — Недостоин. Только правовая поддержка и прочие консультационные услуги.

— А вы предлагали?

Башмачников, улыбнувшись, покачал головой.

Когда пламя съежилось и исчезло, словно уйдя в землю, все начали молча расходиться. Михаил Ильич подошел к кострищу и разворошил веткой тлеющие угли. От бога действительно ничего не осталось, даже костей.

Глава 18

Проповедей Митя больше не писал и вообще видел теперь Михаила Ильича редко: к Мирякову непрерывным потоком ехали, шли и даже, кажется, плыли по Сударушке ищущие спасения, и тот беседовал с ними, с глазу на глаз или с целыми группами, но больше не пользовался готовыми речами. Иногда он по-прежнему выступал на стадионе, который уже переставал вмещать всех желающих, но эти выступления все больше касались каких-то хозяйственных тем, связанных с размещением, питанием и очередностью прибытия на Страшный суд. Поначалу Митя продолжал туда приходить и слушал Михаила Ильича, сидя на центральной трибуне с огромной надписью «ТКАЧ», на своем обычном месте, в окошке буквы «А», но, в конце концов людей стало слишком много и они заполонили большую часть поля и все места для зрителей, так что однажды, когда мимо него протискивалась к свободному месту женщина лет шестидесяти, не знавшая, наверное, что в шлевке ее высоко натянутых брюк застряла маленькая рогатая ветка, — когда она протискивалась и застыла, обнаружив, что место уже занято кем-то, подоспевшим с другой стороны, Митя осторожно вынул веточку, встал и вышел со стадиона. По дороге он попробовал разломать рогатку, как ломают грудную куриную косточку, но она оказалась слишком мягкой и только гнулась. После этого Митя начал уходить на время выступлений к реке, тем более что слова Мирякова, звучавшие теперь из черных воронок динамиков, доносились и туда.

Почти все остальное время Михаил Ильич проводил с Андреем Мусатовым, отвечавшим в секте за административно-хозяйственную часть, — бывшим военным, который в свое время попал под сокращение и несколько лет проработал чем-то вроде кладовщика в большом иностранном банке, где и поверил в бога, завороженный беспрерывным движением по миру вещей и людей, их рассеиванием и собиранием, их потоками, которые переплетались и ускорялись, прорываясь вспышками войн и революций. Иногда Андрей пытался остановить этот поток и, оставшись вечером в офисе, вклеивал конфетти из подошв дыроколов в круглые отверстия освобожденных из скоросшивателей документов, разгибал скрепки для степлеров, снова составляя из них безголовых металлических сороконожек, собирал бумагу обратно в ровные белые кирпичи, но силы были слишком неравными, и очнулся он уже в больнице, где все наконец замерло и остановилось, где все стало хорошо, разве что немного подташнивало. Выписавшись, Андрей познакомился с Миряковым и скоро стал регулировать потоки для его секты, уже не пытаясь повернуть их вспять, поскольку видел теперь их смысл и направление — конец света, после которого все уже остановится навсегда и не будет тошнить, а даже если и будет, ничего страшного, можно в конце концов потерпеть ради такого дела, невелика птица, подумаешь — будет немного тошнить.