Бог Света

— Долгие годы я ненавидела тебя за твой уход. Было время, когда я сидела в комнате, называемой Отчаянье, но была слишком труслива, чтобы пойти за пределы Брошенного Мира. И было время, когда я простила тебя и умоляла семерых Риши принести мне твое изображение, чтобы я смотрела на тебя, как будто ты вернулся, как будто мы снова вместе А однажды я желала твоей смерти, но ты обратил палача в друга, так же, как обратил мой гнев в прощение. Ты хочешь сказать, что не чувствуешь ко мне ничего?

— Я хочу сказать, что больше не люблю тебя. Было бы очень приятно, если бы хоть что-то в мире оставалось постоянным и неизменным. Если бы такая вещь была, она была бы сильнее любви, но я такой вещи не знаю.

— Я не изменилась, Сэм.

— Подумай хорошенько над всем, что ты рассказала обо всех своих воспоминаниях. На самом деле ты вспомнила не мужчину, а резню, через которую мы прошли с тобой вместе. Теперь мир укрощен, а ты жаждешь былых пожаров и стали. Дело не в мужчине — нас с тобой разделила судьба, эта судьба теперь — прошлое, она тревожит твой мозг, и ты называешь это любовью.

— Как бы я ее ни называла, она не изменилась! Ее дни не прошли. Это и есть постоянная вещь в мире, и я зову тебя разделить ее со мной снова!

— А как же Господин Яма?

— А что Яма? Ты имеешь дело с теми, кто считается ему ровней, а они еще живы.

— Значит, тебя интересовало только его божественное предназначение?

Она улыбнулась в тени и ветре.

— Конечно.

— Нет, забудь меня! Живи с Ямой и будь его любимой. Наши дни прошли, и я не хочу вспоминать о них. Хорошие были дни, но они прошли. Как есть время для всего, так есть время и для конца чего бы то ни было. Сейчас время для человеческого роста в этом мире. Время делиться знанием, а не скрещивать клинки.

— Ты хотел бы биться с Небом за это знание? Ты хотел пробить Небесный Город, чтобы открыть его своды миру?

— Ты знаешь, чего я хотел.

— Тогда у нас еще может быть общее дело.

— Нет, не обманывай себя. Ты предана Небу, а не миру. И ты это знаешь. Коли бы я получил свободу и ты присоединилась ко мне в сражении, ты, возможно, некоторое время была бы счастлива. Но, независимо от победы или поражения, ты в конце концов станешь еще более несчастной, чем раньше.

— Послушай, мягкосердечный святой из пурпурной рощи! Это дело как раз для тебя — предугадывать мои ощущения, но Кали не отбрасывает свою преданность, когда хочет, она никому не обязана, кроме своего выбора. Она богиня наемников, помни это! Возможно, что твои слова — истина, а она лгала, когда говорила, что все еще любит тебя. Но она жестока и полна вожделений битвы, она идет по запаху крови. Я чувствую, что Кали может стать Акселерационалисткой.

— Остерегайся говорить так, богиня. Мало ли кто может подслушать.

— Никто не подслушает, — сказала она, — потому что в этой местности редко произносятся слова.

— Тем больше причин для кого-нибудь заинтересоваться, если здесь заговорили.

Она помолчала, потом сказала:

— Никто не подслушивает.

— Твоя сила возросла.

— Да. А твоя?

— Осталась той же, я думаю.

— Так ты примешь мой меч, мое колесо, мой лук во имя Акселерации?

— Нет.

— Почему нет?

— Ты слишком легко даешь обещания и так же легко нарушаешь их. Если бы мы сражались и победили во имя акселерационализма, это была бы, вероятно, последняя великая битва в этом мире. А этого ты не пожелаешь.

— Ты глуп, Сэм, если говоришь о последней великой битве, потому что последняя великая битва — всегда следующая. А если я приду к тебе в более приятном виде, чтобы убедить тебя в правдивости моих слов? Если я обниму тебя в теле с печатью девственности. Тогда ты поверишь моему слову?

— Сомнение есть целомудрие мозга, и я ношу на своем мозге эту печать.

— Тогда знай, что я привела тебя сюда, чтобы помучить тебя. Ты прав: мне плевать на твой Акселерационизм, и я уже исчислила твои дни. Я хотела подать тебе фальшивые надежды, чтобы ты был сброшен с большей высоты. И только твоя глупость и твоя усталость спасли тебя от этого.

— Прости, Кали…

— Мне не нужны твои извинения! Я хотела твоей любви, чтобы воспользоваться ею против тебя в твои последние дни и сделать их еще тяжелее. Но, как ты сказал, мы слишком изменились, и ты больше не стоишь трудов. Не думай, что я не могла бы заставить тебя улыбками и ласками снова полюбить меня. Я чувствую в тебе жар, а мне нетрудно разжечь его в мужчине. Но ты не стоишь той великой смерти, когда мужчина падает с высоты страсти в бездну отчаяния. И у меня нет времени дать тебе что-нибудь, кроме презрения.

Нестирающиеся, жгучие звезды закружились вокруг него, ее рука ушла из-под его ладони, когда она наливала еще две чашки сомы, чтобы согреться в ночи.

— Кали!

- Да?