Бог тебе судья

Я как будто погрузился в сюрреалистический сон, где моя светлая, нежная жена стала испуганным зверьком, которого заперли в собственном теле и не дают ни еды, ни воды. У нее совершенно пропали аппетит, интерес к жизни и к домашним делам. Она лежала в постели, плакала и боялась. Изредка у нее случались хорошие дни, когда она включала компьютер и работала, но это была уже не та Жанна. В ней не было радости и азарта, с которыми она раньше занималась своим делом. Полина держала оборону и работала за двоих. Я разговаривал с ней и видел, что она действительно бескорыстно помогает, но и ее силы на исходе, бесконечно перемещаться между тремя городами – Москва – Лондон – Париж – она не сможет.

Тучи сгущались, Жанну все сильнее утягивало в водоворот болезни, я как мог старался держать ее на плаву. Говорил ей ласковые вещи, устранял последствия ее рассеянности и забывчивости, прикрывал перед родными и старался окружить заботой и любовью сильнее, чем когда-либо. Но меня все меньше тянуло домой. Я боялся застать там Жанну окончательно обезумевшей. И все же я наделся на лучшее, верил, что это какая-то временная беда, которую мы вылечим и переживем.

Но все рухнуло в тот момент, когда Жанне поставили окончательный диагноз. Для меня он оказался фатальным: schizophrenia.

* * *

Денис Альбертович Елизаров и вправду выглядел устрашающе. На вид ему было под пятьдесят лет, огромное тело – взглядом не объять, голова совсем лысая, если не считать несколько зализанных набок волосин. Лоб покрыт испариной, крупными каплями. За версту разит алкоголем. Дверь он нам открыл в домашних штанах с вытянутыми коленями и в футболке с желтыми разводами.

– Денис Альбертович? – спросил Рождественский. – Меня зовут Сергей Юрьевич Рождественский, а это мой помощник Виктор Черемушкин, он вам звонил и назначил эту встречу.

– Здравствуйте, – устало ответил Елизаров и протянул пухлую влажную ладонь поочередно каждому. – Входите. Прошу прощения за беспорядок и за то, что не согласился встретиться где-либо еще, как видите, я не в состоянии выходить в люди.

– Ничего страшного, благодарю, что согласились с нами побеседовать.

– Ну чего вы стоите, входите же.

Мы вошли вслед за хромающим хозяином. Денис Альбертович велел не снимать обувь и пройти прямо в ботинках на кухню. Квартира была в удручающем состоянии. На первом этаже всегда отдает сыростью и запахами из подъезда. Везет, если в доме нет мусоропровода, тогда помойкой не пахнет. Но этот дом был десятиэтажным и помойкой воняло. А еще воняло застарелым потом, нестираными вещами и чем-то кислым, рвотой, что ли?.. Всюду горел свет, шторы были задернуты.

Это была однокомнатная квартира, захламленная донельзя. Каждый сантиметр на стенах использовался – картины, какие-то африканские маски, кронштейны, на которые крепилась техника или полочки под вещи, были еще и мягкие полки, которые свисали с потолка, набитые тюбиками и пакетиками, игрушками и свернутыми в трубочку книгами в мягких обложках. Под потолком змеей на всю площадь коридора и комнаты тянулась полка, на которой стройным рядом стояли книги, покрытые пылью. Пол был устлан коврами внахлест, и песком поскрипывало при каждом шаге. Кухня, куда провел нас хозяин квартиры, поражала своими габаритами – огромная! Метров двадцать, не меньше. Здесь стоял огромный стол, вдоль стены – холодильник, кухонная стенка и плита. Вторая зона в кухне была спальной – большой диван. Судя по всему, именно в этом пространстве Елизаров и обитал – вокруг дивана валялись пустые бутылки из-под водки, коробки из-под жареной курицы и гамбургеров, кучи смятых салфеток и доверху набитая пепельница размером с приличный тазик. В этом помещении пахло бомжами – запахом немытого тела, мокрыми бычками и кислятиной.

– Я уже извинился за беспорядок, – сказал Елизаров, проследив за моим взглядом.

– Мы можем вам помочь с уборкой, – предложил я. – У вас, наверное, нет сил убрать все это? Мешок найдется?

– Зачем? Мне все равно.

– Я хочу вам помочь. Мне не сложно.

Честно говоря, я с трудом представлял себе, как возьму в руки все эти объедки, но помочь следовало. Этот человек потерял всю свою семью. А мы – защитники человека, который, возможно, виновен в их гибели. Елизаров в принципе мог с нами не разговаривать, но он согласился. Чем-то нужно отплатить. Мы договорились с Рождественским, что я проявлю максимум заботы, чтобы не тратиться на умасливание. Обычно родственники жертв требуют денег с адвокатов за разговоры, но это дело и так было pro bono, на расходы не было совсем.

Хотя Рождественский не разорился бы от тысячи рублей! Но у него какая-то странная система расчета доходов и расходов, он ведет идеальную бухгалтерию, и если в деле нет денег на какие-то расходы, то он никогда не возьмет деньги из доходов по другим делам. Может, оно и правильно. Хотя я так не считаю. Но у меня и нет столько недвижимости и денег, видимо, Рождественский все же прав, раз ему удалось столько заработать и скопить. Надо будет поспрашивать его про управление своими финансами…