Бог тебе судья

Ну да черт с ним. Уборка действительно поможет сильнее. Если вы впали в депрессию или вам кажется, что все вокруг рушится, – уберитесь, выбросьте старые вещи, которые видите впервые или давно ими не пользовались. Это помогает, по себе знаю.

Елизаров нехотя выдал мне огромный мусорный мешок и разрешил выбросить все, что мне захочется, только из этого помещения, не из комнаты. Там трогать ничего нельзя. Я собрал сначала весь мусор – пустые коробки и бутылки (сплошь из-под водки), тонну салфеток. Пока Елизаров с помощью Сергея Юрьевича готовил кофе, он умудрился накидать вокруг себя еще три кучки мокрых от пота салфеток, которые также отправились в пакет. Я довольно быстро все собрал и вынес мешок на помойку. К моему возвращению в кухне уже были раздвинуты шторы, и на подоконнике обнаружился стройный ряд бутылок, в которые доверху были натыканы бычки и присохшие салфетки. Наполнился еще один мешок.

Я изрядно умаялся выскребать из-под дивана комочки салфеток и бычки, куски подсохших куриных ножек и подгнивающие салатные листья из неаккуратно съеденных гамбургеров. Но когда я закончил (третий мешок также доверху был наполнен и отправлен на помойку), в кухне стало свободно и светло. И дышалось легче. Тут, конечно, сделать бы влажную уборку и даже можно жить. Ремонт был сделан, судя по чистым обоям, совсем недавно, а под ковром обнаружился вполне приличный паркет.

– В такую жару стоит убрать ковры, – посоветовал я. – Из-за них вам жарче и кажется, что пыльно. Хотя не кажется, тут действительно пыльно.

– Спасибо вам за заботу, – ответил Елизаров и благодарно улыбнулся. – Возможно, я вдохновлюсь, протру полы и выброшу ковры… Это моя жена любила ковры, а мне всегда больше нравились голые полы. Вы о чем поговорить хотели?

– Я ознакомился с материалами уголовного дела, – сказал Рождественский, – и обнаружил странную вещь. Вы рассказали о своей семье, а потом сослались на пятьдесят первую статью Конституции, которая позволяет вам не свидетельствовать против себя и своих близких, и отказались отвечать на вопросы следствия.

– Все так, – согласился Елизаров и сделал глоток кофе.

– Прежде чем мы приступим к нашим вопросам, я хотел бы выразить вам наши соболезнования.

– Спасибо.

– Также я хотел бы сказать вам, что все мои вопросы будут заданы для того, чтобы прояснить ситуацию, и я не скрываю, что работаю в интересах Роберта Смирнова, подозреваемого в убийстве вашей жены и ваших детей. Вы согласны поговорить со мной?

– Да.

– Благодарю вас, я буду использовать диктофон только для того, чтобы не упустить ваших слов. В материалы дела это не пойдет. Приступим?

– Да.

– Какие отношения у вас были с женой?

Елизаров прикрыл глаза и проговорил:

– Мне сложно отвечать на вопросы о моей семье. Я не думал, что это будет сложно. Если позволите, я с закрытыми глазами просто расскажу вам все, что считаю нужным, а вы спросите потом, если я что-то упустил. Хорошо?

– Да, если вам так проще, давайте.

Конечно, Елизаров рассказал все то, что он считал важным. Для нас это было не столь важно, но позволило немного понять эту семью. Да, порой семьи выглядят более счастливыми, чем есть на самом деле. А иногда бывает и по-другому.

* * *

Свобода – девиз семейного счастья Елизаровых. Сам Денис Альбертович воспитывался в ортодоксальной патриархальной семье, где отец был главой всему. Инженер на атомной станции, он требовал уставной дисциплины от всех домочадцев. Под полным тоталитарным контролем воспитывались двое детей – Денис, старший, и его сестра Лариса, уехавшая в Израиль, едва ей исполнилось восемнадцать лет.

С самого детства у Дениса был нарушен обмен веществ, и он всегда был толще всех своих сверстников. Это заложило глубокий комплекс у парнишки, поэтому в институте он был одинок и обделен женским вниманием. Дома он был окружен заботой и лаской матери и строгим контролем отца за успеваемостью. Именно поэтому Денис Елизаров с отличием закончил тот же инженерный факультет, что и его отец, и устроился на ту же атомную станцию, в подмастерье к отцу. Поскольку личная жизнь у молодого Елизарова отсутствовала полностью, он с головой погрузился в работу, чем радовал родителя.

Когда отец умер, лучшей кандидатуры на его должность, чем его сын, руководство станции не нашло, и Денис Альбертович стал главным инженером атомной станции в двадцать пять лет.