Бог тебе судья

И это желание. Я не могу сказать, что отношусь к той категории парней, которые теряют голову при виде короткой юбки. И за столько лет брака с Жанной у меня даже в мыслях не было притронуться к другой женщине, мне это было просто не нужно. Я был счастлив в браке, с сексом все было хорошо… Но теперь, когда я встретил Кристину, с этой ее восточной утонченностью, медицинской стерильностью и ухоженностью, я практически все время нахожусь в состоянии медленно тлеющего возбуждения. Моя эрекция не снимается даже несколькими мастурбациями в день, я все время готов к бою, и это изматывает. Я не могу перестать думать о ее гладкой, нежной коже, о волосах, ярко-алых губах и тонких пальчиках… В ней все вызывает у меня внутри отклик. И с каждым днем этот отклик все сильнее и сильнее.

Господи боже, ну как я могу пойти на это преступление? Как? Это ведь не просто против правил, это против природы, против всего, что людям дорого и близко, это против Бога. Меня никогда не поймут, никогда не простят. Людям даже в голову не придет попытаться найти какие-то мотивы, попытаться в них разобраться и понять: почему абсолютно нормальный человек пошел на это. Я никогда не смогу объясниться, я никогда не вымолю прощения… Почему эти мысли у меня в голове, кто их туда поселил? Неужели это все из-за нее? Из-за тонких длинных пальчиков, из-за взгляда, от которого хочется просто закрыть глаза и умереть? Нет, абсолютно точно нет, она ни в чем не виновата. Ведь она ни о чем не просит, она, наверное, даже не догадывается. Это я во всем буду виноват.

Часть 2

Мастер

Управление людьми — самое сложное, что может быть. Люди не марионетки, у них есть чувства и собственное мнение. На этом-то все и прогорает. Как бы ты ни планировал, как бы ни предусматривал непредсказуемое, всегда найдется какая-то тварь, которая посмеет высказать свое мнение и развалить все к чертям собачьим.

Но если было бы так просто: все бросить, забыть и начать снова. Но нельзя, осталось слишком много следов, которые непременно приведут к нему. И осталось слишком много людей, которые могут не просто выразить свое мнение, нет, эти твари прямо укажут на него.

А ведь Славик всегда предупреждал, что так будет. Он говорил, что нельзя доверять людям, что нет действительно преданных среди тех, кто никогда не сможет приблизиться к пониманию. Любое дело может стоять на крепком фундаменте веры основателя, но стены строят люди. Они устают, они болеют, они вредничают. И стены могут рухнуть в одночасье, и дом разрушится до самого фундамента.

Но там, внизу, сидит кремень. Там — он.

Он не раз возрождался из пепла, ему удавалось выбираться из любых ловушек, расставленных недругами, он умеет прятаться так, что его не найдет никто и никогда.

Но за столько лет он так и не научился разбираться в людях, так и не смог овладеть искусством управления.

Он шел по Ростовской набережной, холодный ветер пронизывал насквозь. Башни Москва-сити терялись в тумане, а площадь Европы была тиха и пустынна, люди не охлаждались возле фонтанов, не ели мороженое и не поглощали литрами сладкую газировку. Да что за погода! — возмущались москвичи. А ему было глубоко плевать на это. Он смотрел на их возмущенные лица и думал, что эти люди оказались не в то время и не в том месте сейчас, потому что в кармане его куртки спрятан нож, и он может одним резким ударом всадить его в сердце этой миловидной девчушки, которая сокрушается по поводу отсутствия солнца. Он может навсегда стереть с ее лица это недовольное выражение. И ничего его не останавливает, разве что лень.

Ему до смерти не хочется визгов, криков и суеты, которые всегда сопровождают смерть; не хочется крови, потом отмываться от нее. Нет, проще пройти мимо, плюнуть в их сторону, и все.

Отмываться — самое неприятное.

В ту ночь, когда ему потребовалось разделать двадцать трупов, крови был океан. Она лилась, как будто кто-то неэкономный открыл кран на полную и ушел в магазин за хлебом, а по дороге зашел в парк выкурить сигаретку-другую. Он отмывал импровизированную секционную всю ночь, вылил три бочки кровавой воды в почву, одежду пришлось сжечь — она не отстирывалась.

А с каким восторгом тот дебил отхватывал куски мяса, требуя доступ к телам первым, чтобы ему досталось самое лучшее. Это не искусство, конечно же, это самозабвенная преданность, возбуждение от обилия недозволенного, почти оргазм. И вот надо же было попасться второму, придурку конченому, в лапы полицейских? Но чокнутый художник ничего не скажет, можно быть в этом уверенным. А вот остальные…

Самое сложное в управлении людьми — понять их мотивацию и устроить дело так, чтобы все получили желаемое. Но иногда люди так остро пытаются скрыть свои желания, что даже атмосфера вседозволенности не раскрепощает их. И в итоге получается, что человек просил одно, получил требуемое, а удовлетворенности нет. И о какой преданности тут речь? О каком четком исполнении долга? А все почему? Потому что истинное желание высказано не было. И что делать? Догадываться, что ли?..