Бог Войны

— Бог милостив, — сказала она. — Он даровал мне новую жизнь и теперь не допустит, чтобы я опять осталась одна. — Она опустила указательный палец в маслянистую рябь. — Иди сюда.

Я склонился к ней, и она провела пальцем по моему лбу.

— Вот и всё, — сказала она. — А когда почувствуешь, что опасность близка, нужно только плюнуть.

— Просто плюнуть? — изумился я.

— Плюнуть! — Её рассердила моя улыбка. — А ты думаешь, Богу, ангелам или демонам нужно нечто большее? Им известно то, что я сделала. Этого хватит. И твоим богам тоже известно!

— Ну, спасибо тебе, — смиренно произнёс я.

— Возвращайся ко мне, Утред Беббанбургский.

— Я вернусь, — пообещал я.

Если не забуду плюнуть.

* * *

Никто из нас не знал, где находится Бургэм, хотя перепуганный священник, доставивший в Беббанбург вызов, уверял, что он в Камбрии.

— Полагаю, это к северу от Меймкестера, господин.

— К северу от Меймкестера много земель, — проворчал я.

— В Бургэме есть монастырь, — с надеждой добавил он, и когда я не ответил, ужасно огорчился. Но потом просиял. — Мне кажется, господин, там поблизости произошла битва.

— Тебе кажется?

— Я так думаю, господин, потому как слыхал разговоры о ней. Говорили, ты сам там сражался, господин! — Он улыбнулся, ожидая, что я улыбнусь в ответ. — Говорили, ты одержал там великую победу! На севере, господин, у великой стены. Говорили, что ты... — его голос затих.

Под его описание подходила только битва при Хибурге, и поэтому, следуя смутным указаниям священника, мы скакали на запад вдоль старой римской стены, пересекавшей Нортумбрию. Погода испортилась, с гор Шотландии налетел холодный проливной дождь, и мы медленно продвигались по холмам. Один раз нам пришлось разбить лагерь на развалинах римского форта — одном из бастионов стены, и, усевшись с подветренной стороны под разбитой стеной, я вспоминал жестокую битву у форта Хибург.

Всю ту ночь костры пытались сопротивляться дождю, и вряд ли кто из нас как следует выспался, но рассвет принес проясняющееся небо и тусклый солнечный свет, и вместо того, чтобы поспешить в путь, мы все утро сушили одежду и чистили оружие.

— Опоздаем, — сказал я Финану, — ну и пусть, мне неважно. Только разве не сегодня праздник того святого?

— Думаю, да. Не уверен. Может, завтра?

— А кем он был?

— Отец Кутберт говорил, что он был невежественный, как свинья, придурок, который стал Папой. Зефирин Придурок.

Меня это насмешило. А потом я увидел канюка, скользящего в полуденном небе.

— Думаю, нам пора двигаться.

— Значит, мы идём в Хибург? — спросил Финан.

— Это рядом, — ответил я.

Не хотелось мне возвращаться в то место, но если священник прав, этот Бургэм где-то южнее. Потому мы прошли по разбитым дорогам и голым холмам, заночевали под кронами деревьев в долине Тинана. Следующим утром под мелким дождём мы выбрались из долины, и вдали, на вершине холма, я увидел Хибург. Лучи солнца скользили по стенам старого форта, оставляя в тени римские рвы, где погибло так много моих воинов.

Эгиль ехал рядом со мной. О битве при Хибурге он молчал.

— Чего нам ждать в Бургэме? — спросил он.

— Неприятностей.

— То есть, ничего нового, — мрачно ответил он.

Эгиль — статный высокий норвежец с длинными светлыми волосами и похожим на таран носом. Странник, что обрёл дом на моей земле и платил мне дружбой и преданностью. Он говорил, что обязан мне жизнью за спасение его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но я считал этот долг давно выплаченным. Думаю, Эгиль оставался со мной потому, что я ему нравился, а он нравился мне.

— Ты сказал, что у Этельстана две тысячи воинов? — спросил он.

— Так говорят.

— Если мы ему не по нраву, — добродушно отметил он, — то окажемся слегка в меньшинстве.

— Ненамного.

— А до этого дойдёт?

Я покачал головой.

— Он пришёл не ради того, чтобы воевать.

— Тогда что он здесь делает?

— Поступает как пёс, — сказал я. — Помечает свои границы.

Вот поэтому он оказался в Камбрии, дикой и необжитой западной части Нортумбрии. Её хотели получить скотты, на неё предъявляли претензии норвежцы Ирландии, мы дрались за неё, а теперь Этельстан пришел поставить свой флаг.

— Он, выходит, на нас помочится? — спросил Эгиль.

— Этого я и жду.

Эгиль коснулся молота на своей груди.

— Но язычников он не любит.

— Значит, пустит на нас струю посильнее.

— Хочет выгнать. Нас они зовут чужаками. Чужаками-язычниками.

— Здесь твой дом, — твёрдо ответил я. — Ты теперь нортумбриец. Ты сражался за эту землю, значит, у тебя на неё столько же прав, как и у любого из нас.

— Но он хочет сделать нас англиканами, — сказал он, старательно выговаривая незнакомое слово, — и хочет, чтобы все англикане стали христианами.

— Если хочет сожрать Нортумбрию, — яростно произнёс я, — так придется ему проглотить и хрящ вместе с мясом. Половина Камбрии — язычники! Нужны ли они ему как враги?

Эгиль пожал плечами.

— Значит, он нас обгадит, и мы поедем домой?

— Да, если это его порадует, — сказал я, надеясь, что так и случится, хотя на самом деле подозревал, что придётся мне отбиваться от притязаний на Беббанбург.