Богач, бедняк

Волосы у Гретхен висели патлами, чулки были забрызганы, и ей не улыбалось появиться в «Двадцать одном» в таком виде да еще со значком «Запретите бомбу!» на пальто, но Рудольф уже потащил ее к двери.

– Добрый вечер, мистер Джордах, – наперебой здоровались с Рудольфом швейцар, гардеробщица, администратор, метрдотель и бармен. Было пожато немало рук.

Гретхен ничего не могла поделать ни с волосами, ни с чулками, поэтому, не заходя в дамскую комнату, она прошла с Рудольфом в бар. Поскольку они не собирались ужинать, не стали заказывать столик, а прошли в дальний угол бара, где никого не было. У входа собралось очень много народу – самоуверенные мужчины с громкими голосами, как и положено тем, кто занимается рекламой или нефтью, и женщины, только что вышедшие из салона Элизабет Арден, для которых не проблема поймать такси. Свет был искусно приглушен, чтобы женщинам имело смысл провести полдня у парикмахера и массажистки.

– Ты испортишь себе репутацию, – сказала Гретхен. – Надо же прийти в такое место с дамой, которая выглядит так, как я сегодня.

– Случалось и похуже. Гораздо хуже.

– Спасибо, братик.

– Я ничего плохого сказать не хотел. Ты же у меня красавица.

Но она вовсе не чувствовала себя красавицей. Она была мокрая, жалкая, старая, усталая, одинокая и обиженная.

– Просто я сегодня занимаюсь самоедством, – сказала она. – Не обращай внимания… Как Джин?

Вторая беременность Джин кончилась выкидышем, и она тяжело это переживала. Она выглядела подавленной, отрешенной, неожиданно резко прекращала начатый разговор, а иногда, не закончив фразы, вставала и уходила из комнаты. Забросила фотографию, и когда однажды Гретхен спросила, собирается ли она снова начать фотографировать, Джин в ответ лишь отрицательно покачала головой.

– Джин? Ей лучше, – коротко ответил Рудольф.

Подошел бармен, и Рудольф заказал себе виски, а Гретхен – мартини.

Рудольф поднял свой стакан:

– С днем рождения!

Оказывается, он помнил.

– Не будь таким милым, – сказала она, – а то я заплачу.

Он достал из кармана продолговатую кожаную коробочку и положил ее на стойку перед Гретхен:

– Примерь.

На коробочке стояло название фирмы – «Картье». Внутри лежали красивые золотые часы. Она сняла свои тяжелые металлические часы и защелкнула на запястье изящный золотой браслет. Главный подарок дня. Едва сдерживая слезы, она поцеловала брата в щеку. «Я должна лучше думать о нем», – решила она.

– Что еще тебе сегодня подарили? – спросил Рудольф.

– Ничего.

– Билли звонил? – Он задал этот вопрос слишком небрежно.

– Нет.

– Два дня назад я случайно встретил его возле университета и напомнил ему.

– Он ужасно занят, – попыталась оправдать сына Гретхен.

– Может, он рассердился, что я напомнил ему о твоем дне рождения и посоветовал позвонить? Он не слишком жалует своего дядю Рудольфа.

– Он никого не жалует, – заметила Гретхен.

Билли поступил в университет в Уитби, так как после окончания средней школы в Калифорнии заявил, что намерен поехать учиться в какой-нибудь восточный штат. Гретхен хотелось, чтобы он поступил в университет Лос-Анджелеса или университет Южной Калифорнии и по-прежнему жил дома, но сын недвусмысленно дал ей понять, что жить дома больше не желает. Он был очень умным парнем, но занимался мало, и его отметки не позволяли поступить в какой-либо престижный колледж на востоке США. Гретхен попросила брата использовать свое влияние, чтобы Билли приняли в университет Уитби. Билли писал ей редко – иногда она ничего не получала от него месяцами. А когда наконец приходило письмо, оно бывало коротким: он перечислял предметы, которыми занимался, и писал о своих планах на летние каникулы, всегда предпочитая проводить их на востоке страны. Уже больше месяца Гретхен работала в Нью-Йорке, всего в нескольких часах езды от Уитби, но сын ни разу не навестил ее. До сих пор гордость не позволяла ей самой съездить к нему, но сейчас ей стало уже невмоготу.

– Что с мальчиком происходит? – спросил Рудольф.

– Он меня наказывает.

– За что?

– За Эванса. Я старалась ничем себя не выдавать. Эванс никогда не оставался у нас ночевать, и я сама всегда возвращалась вечером домой, ни разу никуда не уезжала с ним на выходные, но Билли, конечно, немедленно обо всем догадался и стал со мной очень холоден. Возможно, женщинам надо плакать, когда появляются дети, а не когда они умирают.

– Это у него пройдет. Обычная детская ревность, ничего больше.

– Дай Бог. Он презирает Эванса. Называет его мыльным пузырем.

– А это на самом деле так?

Гретхен пожала плечами:

– Трудно сказать, до Колина ему далеко, но ведь и мне – тоже.

– Не принижай себя, – мягко заметил Рудольф.

– Чем еще может заняться дама в свой сорокалетний юбилей?

– Тебе не дашь больше тридцати, – сказал Рудольф. – Ты красива и желанна.

– Какой ты милый, братик!

– Эванс не собирается на тебе жениться?

– В Голливуде преуспевающие тридцатидвухлетние режиссеры не женятся на сорокалетних вдовах, разве что те богаты или знамениты или и то и другое вместе. Я же ни то ни другое.

– Он тебя любит?

– Откуда я знаю?

– А ты его любишь?