Богач, бедняк. Нищий, вор

— Это значит, что я не могу дать ход этим сведениям. Никто больше этого не увидит и не будет ничего знать. Если твоя жена хочет получить развод, ей придется добиваться его как-то иначе.

— Ах, вот в чем дело. Значит, это идея Гретхен?

— Не совсем. Она сказала мне, что собирается уйти от тебя, но хочет, чтобы ребенок остался с ней, и я предложил ей помочь.

— Значит, узы крови крепче уз брака. Так?

— Что-то в этом роде. Только в данном случае не моей крови.

— Ты был очень близок к тому, чтобы стать дерьмом, Принц-коммерсант, верно?

— Верно.

— А моя любимая женушка знает, что у тебя такой материал на меня?

— Нет. И не узнает.

— Что ж, придется мне петь хвалу моему деверю, рыцарю в сверкающих латах. Я скажу сыну: присмотрись повнимательнее к своему благородному дядюшке, и ты увидишь сияние вокруг его головы. Господи, должно же быть в этом отеле какое-нибудь питье!

Рудольф достал бутылку. Несмотря на свои шуточки, Вилли в этот момент явно нуждался в подкреплении. Он залпом выпил полстакана.

— А кто платит по чеку за расследование? — спросил Вилли.

— Я.

— И во сколько же это тебе обошлось?

— В пятьсот пятьдесят долларов.

— Тебе следовало обратиться ко мне. Я бы дал тебе всю эту информацию за полцены. Ты хочешь, чтобы я возместил твои расходы?

— Не надо. Я ничего не подарил тебе на свадьбу. Считай, что это мой свадебный подарок, — ответил Рудольф.

— Во всяком случае, лучше, чем серебряное блюдо. Благодарю, родственничек. Там что-нибудь еще осталось в бутылке?

Рудольф подлил ему.

— Лучше не пьяней, — посоветовал он. — Тебе предстоит серьезный разговор.

— Угу. Скверный это был для всех день, когда я угостил твою сестру шампанским в баре «Алгонквин». — Он слабо улыбнулся. — Я полюбил ее в тот день и люблю ее сейчас и тем не менее оказался в корзинке для мусора. — Он указал на металлическую корзинку с эмблемой в виде охотников в красных кафтанах, где лежали обрывки отчета детектива. — Ты хоть знаешь, что такое любовь?

— Нет.

— Я тоже не знаю. — Вилли поднялся. — Ну, я распрощаюсь с тобой. Спасибо за интересные полчаса.

И он вышел, не пожав Рудольфу руку.

III

Он не верил своим глазам, когда подошел к дому. Снова бросил взгляд на клочок бумаги, где Рудольф написал ему адрес. Опять, как прежде, над магазином. И в районе, не намного лучше того, где они жили в Порт-Филипе. Глядя на Рудольфа в том дорогом номере отеля «Уорвик», слыша, как он говорит, можно было подумать, что он просто купается в деньгах. Ну, если это так, то на арендную плату он не расщедрился.

Может, он держит тут старуху, а сам живет в роскошной берлоге совсем в другой части города? Этот мерзавец вполне на такое способен.

Томас вошел в слабо освещенный вестибюль и нажал на кнопку звонка рядом с табличкой «Джордах». Он ждал, но автоматический замок не щелкал. Несколько дней назад он по телефону сообщил матери, когда приедет. Она обещала быть дома. Он не смог приехать в воскресенье из-за Терезы, которая, когда он ей об этом сказал, принялась плакать. Воскресенье — ее день, и она не позволит какой-то старой карге, не потрудившейся даже прислать поздравительную открытку в связи с рождением внука, лишить ее этого дня. И вот они завезли мальчика к сестре Терезы в Бронкс, а сами отправились в кино на Бродвее и поужинали «У Тутса Шора», где спортивный журналист узнал Томаса, и это было венцом дня для Терезы и, пожалуй, стоило двадцати долларов, которые они заплатили за ужин.

Подождав некоторое время, Томас снова позвонил. Никаких признаков жизни. «Вероятно, в последнюю минуту Рудольф попросил мать приехать в Нью-Йорк почистить ему ботинки или сделать еще что-нибудь в том же роде, и она вне себя от радости помчалась на его зов», — с горечью подумал Томас.

Он повернулся, чтобы уйти, почти довольный, что все так получилось, — по правде говоря, он не жаждал встретиться с ней. Эта мысль пришла ему сгоряча. Не надо будить спящих собак. Он уже подошел к выходу, когда вдруг услышал щелчок замка. Он вернулся, толкнул дверь и прошел из вестибюля на лестницу.

Мать стояла на площадке второго этажа. На вид ей было сто лет. Она сделала несколько шагов к нему, и только тогда он понял, почему ему пришлось так долго ждать: судя по тому, с каким трудом она передвигалась, ей понадобилось минут пять, чтобы добраться до домофона. По щекам ее уже текли слезы.

— Мой сын, мой сын, — повторяла она, обнимая Томаса худыми, как тростинки, руками. — Я уж и не надеялась тебя увидеть.

От нее сильно пахло каким-то одеколоном. Томас осторожно поцеловал ее в мокрую щеку, сам не понимая, что же он чувствует.

Опираясь на его руку, она провела его в квартиру. Крошечная темная гостиная была обставлена мебелью, которую Томас помнил еще с тех пор, когда они жили на Вандерхоф-стрит. Уже тогда она была старой и потертой, а сейчас просто разваливалась. Сквозь открытую дверь в соседнюю комнату он увидел узкую кровать, письменный стол и бесчисленное множество книг. Если Рудольф позволяет себе покупать столько книг, то наверняка мог бы купить и новую мебель, подумал Томас.