Богач, бедняк. Нищий, вор

— Садись, садись, — взволнованно сказала мать, подводя его к единственному ветхому креслу. — Какой замечательный день. — Голос у нее был тонкий и пронзительный от многолетней привычки жаловаться. Распухшие, бесформенные ноги обуты в широкие мягкие тапочки, какие носят инвалиды. Передвигалась она так, словно много лет назад попала в автомобильную катастрофу. — Ты выглядишь великолепно, просто великолепно! — Он вспомнил ее любовь говорить цитатами из «Унесенных ветром». — Я боялась, что у моего мальчика все лицо изуродовано, а ты, оказывается, красивый. В тебе больше моей породы. На ирландца похож, сразу видно. Не то что те двое. — Томас неподвижно сидел в кресле, а мать медленно, неуклюже передвигалась по комнате. Широкое цветастое платье колыхалось вокруг ее тощего тела. — Какой симпатичный костюм, — продолжала она, дотрагиваясь до его рукава. — Как у настоящего джентльмена. Я боялась, ты по-прежнему ходишь в свитерах. — Мать весело рассмеялась: теперь его детство было в ее глазах окутано романтической дымкой. — О, я знала, судьба не может быть так уж жестока ко мне и даст перед смертью возможность хоть разок взглянуть на моего сыночка. Покажи-ка мне моего внука. У тебя наверняка есть с собой его карточка. Я уверена, что ты носишь ее в бумажнике, как любой счастливый отец.

Томас вынул фотографию сына.

— Как его зовут? — спросила мать.

— Уэсли.

— Уэсли Пэйс. Красивое имя.

Томас не стал напоминать ей, что мальчика зовут Уэсли Джордах, как не сказал и того, что неделю сражался с Терезой против такого вычурного имени. Но Тереза плакала и стояла на своем, и он уступил.

Мэри со слезами на глазах долго смотрела на фотографию, затем поцеловала ее.

— Милый, прелестный малыш.

Томас не помнил, чтобы мать когда-либо целовала его в детстве.

— Ты должен свозить меня посмотреть на него, — сказала она.

— Обязательно.

— Поскорее.

— Когда вернусь из Англии.

— Из Англии? Мы только нашли друг друга, а ты уже собираешься уезжать на край света!

— Всего на пару недель.

— Ты, должно быть, хорошо зарабатываешь, если можешь позволить себе такое путешествие, — заметила мать.

— Я еду туда работать. — Томас умышленно избегал слова «бокс». — Дорогу мне оплачивают. — Ему не хотелось, чтобы у матери создалось впечатление, что он богат: во-первых, это не соответствовало действительности, а во-вторых, в семье достаточно одной женщины, которая прибирает к рукам все до последнего цента.

— Надеюсь, ты откладываешь деньги на черный день, — сказала мать. — При твоей профессии…

— Конечно, — сказал он. — Не беспокойся за меня. — И, обведя взглядом комнату, добавил: — А уж Руди-то копит наверняка.

— Ты это про квартиру? Да, она у нас не слишком шикарная, но я не жалуюсь. Руди платит одной женщине, которая ежедневно убирается в квартире и ходит в магазин в те дни, когда мне трудно подняться по лестнице. Он говорит, что уже подыскивает квартиру побольше и на первом этаже, чтобы мне было полегче. Он почти ничего мне не рассказывает про свою работу, но в прошлом месяце о нем была статья в газете, о том, что он один из самых предприимчивых и многообещающих молодых бизнесменов в городе, так что, думаю, дела у него идут неплохо. Но он правильно делает, что экономит. Деньги — причина всех несчастий в нашей семье. Из-за них я раньше времени превратилась в старуху. — Она вздохнула от жалости к себе. — Твой отец был помешан на деньгах. Без скандала я не могла получить от него и десяти долларов на самое необходимое. Когда будешь в Англии, поспрашивай, не видел ли его кто там. Этот человек может оказаться где угодно. Ведь он родом из Европы, так что, вполне естественно, мог вернуться туда и сейчас там скрывается.

Совсем спятила, подумал он. Несчастная старуха. Руди не подготовил его к этому.

— Обязательно поспрашиваю, — все же успокоил он мать.

— Ты хороший, — сказала она. — В глубине души я всегда знала, что ты хороший. Просто на тебя дурно влияли твои приятели… Будь у меня больше свободного времени, я могла бы быть достойной матерью и уберегла бы тебя от многих неприятностей. Ты должен быть строгим со своим сыном. Люби его, но воспитывай в строгости. Твоя жена хорошая мать?

— Ничего, — сказал он. Ему не хотелось говорить о Терезе. Он взглянул на часы. Этот разговор и темная квартира тяготили его. — Знаешь, уже почти час. Давай поедем и где-нибудь пообедаем. У меня внизу стоит машина.

— Пообедаем? В ресторане? Это просто замечательно! — радостно, словно маленькая девочка, воскликнула Мэри. — Мой взрослый сильный сын повезет свою старую мать обедать в ресторан!

— Мы поедем в лучший ресторан города, — заверил ее Томас.

Возвращаясь на машине Шульца обратно в Нью-Йорк, он вспоминал прошедший день и думал, захочется ли ему еще раз навестить мать. Его юношеское представление о ней как о ворчливой, вечно чем-то недовольной, суровой женщине, фанатически любящей одного сына в ущерб другому, сейчас изменилось. Теперь мать была безобидной, жалкой старухой, печально одинокой, радующейся малейшему знаку внимания и жаждущей сыновней любви.