Богач, бедняк. Нищий, вор

Облупившуюся дверь цвета свернувшейся крови открыл шаркающий согбенный старик в съехавшем набок парике. Из темноты холла он близоруко вглядывался в стоявшего на жарком сентябрьском солнце Рудольфа. Даже на расстоянии от старика пахло плесенью и мочой.

— Мистер Шульц дома? — спросил Рудольф.

— Четвертый этаж, в конце коридора. — Старик отступил, пропуская Рудольфа в дом.

Поднимаясь по лестнице, Рудольф понял, что запахом, исходившим от старика, пропитан весь дом. По радио передавали испанскую музыку; на верху второго марша лестницы сидел голый до пояса толстяк. Он даже не поднял головы и не взглянул на Рудольфа, когда тот протискивался мимо него.

Дверь в комнату в конце коридора на четвертом этаже была открыта. Здесь, под самой крышей, стояла гнетущая жара. Рудольф узнал человека, которого Томас представил ему когда-то как Шульца. Он сидел на краю незастланной кровати, на грязных простынях, уставившись в стену напротив. Рудольф постучал о дверной косяк. Шульц медленно, с трудом повернул голову.

— Что вам надо? — спросил он. Голос его звучал резко и враждебно.

Рудольф вошел в комнату и протянул руку:

— Я брат Томаса Джордаха.

Шульц быстро спрятал правую руку за спину. На нем была грязная спортивная рубашка с пятнами пота под мышками. Живот по-прежнему выпирал баскетбольным мячом. Шульц с трудом пошевелил губами, точно во рту у него были плохо подогнанные вставные челюсти. Он был совершенно лыс и выглядел больным.

— Я не пожимаю руки, — сказал он. — Из-за артрита.

Он не пригласил Рудольфа сесть, да, впрочем, и сесть-то, кроме кровати, было некуда.

— Сукин сын, — сказал Шульц. — Не хочу о нем слышать.

Рудольф достал бумажник и вытащил две ассигнации по двадцать долларов:

— Он просил меня передать вам это.

— Положите на кровать. — Злобное, змеиное выражение, застывшее на лице Шульца, нисколько не изменилось. — Он должен мне сто пятьдесят.

— Я заставлю его завтра же послать вам остальные, — сказал Рудольф.

— Давно пора. Что ему теперь от меня надо? Он что, опять кого-нибудь измордовал?

— Нет. У него больше нет неприятностей.

— Жаль, — заметил Шульц.

— Он просил меня спросить вас, «держится ли накал». — Произнося эти слова, он почувствовал, как странно они звучат.

Лицо у Шульца стало хитрым, таинственным, и он искоса взглянул на Рудольфа.

— А вы уверены, что он завтра пришлет мне остальные деньги?

— Безусловно.

— Что ж, — сказал Шульц, — в таком случае можете ему передать, что накал спал. Все давно позади. Этот лопух Куэйлс после того, как ваш вонючий братец избил его, не сумел ни разу выиграть бой. А я-то рассчитывал хорошо на нем заработать. Эти даго мне почти ничего не оставили. А ведь это я открыл Куэйлса и выставил его на арену. Нет, с накалом кончилось. Все спокойно. Кто сыграл в ящик, кто в тюрьме. Никто теперь и не помнит вашего чертова братца. Он может шагать по Пятой авеню во главе парада в День Колумба, и никто пальцем не пошевельнет. Так ему и скажите. И еще передайте: то, что я для него сделал, стоит гораздо больше ста пятидесяти долларов.

— Я обязательно ему это скажу, — пообещал Рудольф, стараясь говорить так, словно понимает, что имеет в виду старик. — У меня к вам еще один вопрос от него.

— За такие деньги он задает слишком много вопросов.

— Он хотел бы знать, как там его жена.

Шульц фыркнул:

— Это та шлю-ха? — Он произнес это слово, четко разделив его на два слога. — Ее фотография появлялась в газетах. В «Дейли ньюс». Ее дважды арестовывали за то, что она приставала к мужчинам в барах. Она утверждала, что ее зовут Тереза Лаваль. Говорила, что она француженка. Но я сразу узнал эту стерву. Француженка, как же! Они все шлюхи, все до единой. Я мог бы вам немало порассказать, мистер…

— Вы знаете, где она живет? — Рудольфа не прельщала перспектива провести полдня в душной, зловонной комнате, выслушивая мнение Шульца о женщинах. — И где сейчас мальчик?

— Да кто теперь что знает? — покачал головой Шульц. — Я вот даже не знаю, где я живу. Тереза Лаваль. Француженка. — Он снова фыркнул. — Тоже мне француженка!

— Большое спасибо, мистер Шульц, — сказал Рудольф. — Не буду вас больше беспокоить.

— Да какое же это беспокойство? Приятно было поболтать. А вы точно перешлете мне эти деньги?

— Гарантирую.

— На вас отличный костюм, — сказал Шульц, — но это еще не гарантия.

Рудольф ушел, а он так и остался сидеть на кровати, покачивая головой. Рудольф быстро спустился вниз. Даже Пятьдесят третья улица показалась ему пристойной после того, как он вышел из меблирашки.

II

С телеграммой Рудольфа в кармане он сошел с самолета в аэропорту имени Кеннеди и вместе с сотнями других пассажиров миновал стойки санитарной и иммиграционной служб. Когда он здесь был в последний раз, аэропорт еще назывался Айдлуайлд. Пуля в голову — слишком дорогая плата за то, чтобы твоим именем назвали аэропорт.