Богач, бедняк. Нищий, вор

— Хватит, Уолтер, — устало сказал Рудольф, повесил трубку и лег на кровать, прямо на небесно-голубое скользкое шелковое покрывало. Как мэр Уитби он получал десять тысяч долларов в год и всю эту сумму жертвовал на благотворительность. Служение обществу…

Он поднялся с кровати, злорадно заметив, что на шелковом покрывале остались грязные следы от его туфель, и вышел в гостиную. Джонни сидел без пиджака за огромным письменным столом и просматривал свои бумаги.

— Я уже нисколько не сомневаюсь, Руди, — сказал Джонни, — что этот сукин сын облапошил нас как младенцев.

— Об этом позже, — сказал Рудольф. — В данный момент у самоотверженного и преданного слуги общества и так хлопот полон рот.

Он положил в стакан несколько кубиков льда, плеснул сверху кока-колы и, подойдя к окну, стал смотреть на раскинувшийся внизу Даллас. Город сверкал под жарким солнцем — он стоял неорганичный и вызывающий на голой равнине, словно бессмысленно выброшенный космическим извержением.

Затем Рудольф вернулся в спальню и заказал телефонный разговор с начальником полиции Уитби. Дожидаясь звонка, он рассматривал себя в зеркале. Выглядел он как человек, нуждающийся в отдыхе. Интересно, когда у него будет первый инфаркт? Правда, в Америке инфаркты бывают только у бизнесменов, а он теоретически от этого отошел. Он где-то читал, что профессора живут вечно — и большинство генералов тоже.

Когда его соединили с Оттменом, шеф полиции, судя по голосу, был в весьма мрачном расположении духа. Но он всегда был мрачно настроен. Он занимался преступлениями, и это оскорбляло его. Бейли, предшествующий шеф полиции, которого Рудольф засадил в тюрьму, был веселым, счастливым человеком. Рудольф часто жалел, что его нет. Это была грусть по цельному характеру.

— Мы выпустили червей из банки, господин мэр, — сказал Оттмен. — Лейтенант Слэттери сегодня в половине девятого утра арестовал в кафетерии первокурсника, который курил марихуану. Подумать только — в половине девятого утра! — Оттмен был мужчина семейный, придерживался твердого распорядка и ценил утреннее время. — При нем нашли больше унции марихуаны. Пока его не посадили, он все нам выложил. Сказал, что у них в общежитии минимум пятьдесят человек курят гашиш и марихуану. Сказал, что если мы туда наведаемся, то найдем по меньшей мере фунт «травки». У него есть адвокат, и вечером его отпустят под залог, но адвокат наверняка уже рассказал кое-кому, что произошло. И что же мне теперь делать? Недавно мне позвонил Дорлэкер и посоветовал держаться подальше от студенческого городка, но ведь скоро об этом узнает весь город, и если я буду сидеть сложа руки, то что обо мне подумают? Университет же не в Гаване и не в Буэнос-Айресе, черт возьми, а в черте Уитби, и закон есть закон.

«Удачный я выбрал денек, чтобы поехать в Даллас», — подумал Рудольф.

— Подождите минутку, шеф, дайте подумать.

— Если вы мне запретите принять необходимые меры, можете считать, мэр, что я уже подал в отставку.

«Ох уж эти честные люди!» — подумал Рудольф. Надо будет ему самому попробовать как-нибудь марихуану. Может, это как раз то, что требуется Джин.

— Адвокат у этого парня тот же, что у Леона Гаррисона, — сказал Оттмен. — Гаррисон уже приходил ко мне и спрашивал, что я намерен делать. Сказал, что хочет созвать специальное заседание совета попечителей.

— Хорошо, — сказал Рудольф, — позвоните Дорлэкеру. Скажите, что вы говорили со мной и я распорядился в восемь вечера произвести обыск в общежитии университета. Ордер на обыск получите у судьи Сэттерли, и пусть ваши парни не берут с собой дубинок. Я не хочу, чтобы были неприятные инциденты. Слух об обыске быстро распространится, и, может быть, у студентов хватит ума выкинуть «травку», прежде чем вы туда нагрянете.

— Вы не знаете нынешнюю молодежь, господин мэр, — скорбно сказал Оттмен. — У них не хватает ума даже на то, чтобы вытереть себе нос.

Рудольф дал ему номер своего телефона в Далласе и велел позвонить сразу после обыска. Положив трубку, он допил кока-колу. В самолете их накормили скверно, и его мучила изжога. Он по глупости выпил оба «Манхэттена», которые стюардесса поставила на его поднос. В полете он почему-то всегда пил «Манхэттен». А на земле — никогда. Интересно, что это значит?

Телефон опять зазвонил. Рудольф ожидал, что Джонни возьмет трубку, но телефон звонил только в его комнате.

— Алло, — сказал он.

— Руди, — услышал он голос Гретхен.

— Да? — С того дня, когда Гретхен сказала ему, что Джин — алкоголичка, отношения между ними стали натянутыми. Гретхен оказалась права, но от этого их взаимное отчуждение лишь усилилось.

— Я позвонила к тебе домой, и Джин сказала мне, где ты. Надеюсь, я тебя ни от чего не отрываю. — А у самой голос был взволнованный.

— Нет, нет, — солгал Рудольф. — Я тут лоботрясничаю на известном курорте, нежусь в далласских банях. А ты где?

— В Лос-Анджелесе. Я бы тебе не позвонила, но я просто схожу с ума!

Родные всегда найдут время и место, чтобы сойти с ума.

— В чем дело?

— Это касается Билли. Ты знаешь, что месяц назад его исключили из университета?