Богач, бедняк

— Я никогда не приводил в дом женщин, и ты прекрасно знаешь об этом, — возразил Рудольф. — Но я не вижу причин, запрещающих мне это сделать, если захочу.

— В твоих жилах течет кровь отца, — недовольно проворчала она. Это было ужасное обвинение!

— Там, наверху, твой внук. Я привез его к нам из школы.

— Нет, там возится не шестилетний карапуз, — сказала она. — Я пока еще не глухая.

— Это сын не Тома, это сын Гретхен.

— Не желаю слышать ее имени, — старуха заткнула уши руками. Кое-каким драматическим жестам она научилась из телепередач.

Рудольф, сев на краешек кровати, оторвал ее руки от ушей, не выпуская их из своих. Я был слишком слабохарактерным, подумал он. Нужно было поговорить с ней об этом давно, несколько лет назад.

— Послушай, мама, — продолжал он. — Билли — очень хороший мальчик, ему сейчас очень плохо и…

— Я не потерплю в своем доме отродье проститутки!

— Прекрати, мама. Гретхен никакая не проститутка, — стал уговаривать ее Рудольф, — сын ее никакое не отродье. К тому же это не твой, а мой дом.

— Я знала, что дождусь, когда услышу от тебя эти слова.

Рудольф проигнорировал ее колкое замечание, ему не хотелось разыгрывать мелодраму.

— Билли поживет у нас всего несколько дней, — сказал он, — мальчику требуется забота и доброе отношение, и я сделаю все для этого, так же как и Марта.

— Ну, а что я скажу отцу Макдоннелу? — она возвела свои невидящие, в несколько раз увеличенные толстыми стеклами очков глаза к небесам, перед воображаемыми вратами которых теоретически должен был стоять священник.

— Ты скажешь отцу Макдоннелу, что наконец познала добродетель христианской благотворительности, — посоветовал Рудольф.

— Ах, — недовольно воскликнула она. — Только тебе и разглагольствовать о христианской благотворительности. Ты хоть раз был в церкви?

— У меня нет времени на споры с тобой, — строго сказал Рудольф. — Калдервуд меня уже давно ждет. Ты поняла, как должна вести себя по отношению к этому мальчику?

— Я его и близко к себе не допущу, — твердила она, цитируя фразу из какого-то своего любимого чтива. — Я запрусь в своей комнате, пусть Марта приносит мне еду на подносе сюда.

— Можешь делать что хочешь, мама, — спокойно сказал Рудольф. — Если ты так поступишь, то я лишу тебя всего. Никакой машины, никаких партий в бридж, никаких счетов из магазинов, никаких салонов красоты, никаких обедов для отца Макдоннела. Подумай-ка лучше об этом. — Он поднялся. — Ну, мне пора. Марта сейчас будет кормить Билли обедом. Неплохо и тебе присоединиться к ним.

Когда он выходил из комнаты, у матери из глаз текли слезы. Как подло с моей стороны выступать с такими угрозами в адрес старухи, подумал он. Но почему бы ей не умереть? Достойно. Без этой завивки, без этой краски на голове, без помады на старческих губах.

В коридоре, посмотрев на часы деда, он увидел, что у него еще есть немного времени в запасе и он успеет позвонить Гретхен в Калифорнию. Рудольф немедленно заказал по междугородной разговор, налил себе еще виски в стакан и стал ждать, когда его соединят с квартирой Гретхен. Калдервуд, конечно, мог почувствовать запах алкоголя и скорчить недовольную мину, но это Рудольфа уже не трогало. Потягивая виски, он вспоминал, где он был и что делал в этот час вчера. Их с Джин переплетенные тела на мягкой кровати в сумеречной комнате, красные шерстяные чулки на полу, ее сладостное обжигающее дыхание сливается с его дыханием — запах рома с лимонной корочкой. Лежала ли когда-нибудь его мать в сладостных объятиях любовника вот в такой холодный декабрьский день, нетерпеливо, быстро и небрежно, как и подобает любовнице, сбросив с себя одежду на пол?

Нет, этого он не мог себе представить. А будет ли когда-нибудь Джин, превратившись в дряхлую старуху, лежать вот так в разобранной постели, глядя на все вокруг через толстые линзы очков, с накрашенными, презрительно скривившимися от алчности губами? Лучше об этом не думать.

Зазвонил телефон. Он услышал голос Гретхен и торопливо рассказал ей обо всем, что произошло сегодня днем, сообщил, что Билли, живой и здоровый, находится сейчас у него в доме, что он может отправить его через пару дней на самолете в Лос-Анджелес, если только она сама не решит приехать на Восточное побережье.

— Нет, я не приеду, — сказала она. — Посади его на самолет.

У него появился еще один предлог, чтобы съездить в Нью-Йорк во вторник или в среду. Джин. Джин.

— Стоит ли говорить, как я благодарна тебе за все, Руди, — сказала Гретхен.

— Чепуха, — ответил он, довольный. — Когда у меня у самого будет сын, надеюсь, ты сумеешь позаботиться о нем. Я сообщу тебе номер рейса. Может быть, я в скором времени сам нанесу тебе визит.

Жизнь других людей, забота о них.

На звонок в дверь Рудольфу открыл сам Калдервуд. Он был нарядно одет по случаю воскресенья, хотя все свои обязанности по соблюдению священной еврейской субботы он уже выполнил, черный костюм с жилеткой, белая рубашка, неброский галстук, высокие черные ботинки. В доме Калдервуда, экономящего на всем, было всегда полутемно, и Рудольф не мог видеть выражение лица босса. Тот нейтральным тоном произнес: