Богач, бедняк

— Входи, Руди. Ты немного опоздал.

— Простите, мистер Калдервуд, — извинился Рудольф. Он пошел за стариком, который грузно и медленно шел впереди, будто экономя отпущенные судьбой шаги до могилы.

Калдервуд привел его в мрачную комнату с дубовыми панелями, которую он называл своим кабинетом. Здесь стоял большой письменный стол красного дерева, вокруг него — потрескавшиеся дубовые и кожаные кресла с прямыми спинками. Застекленные полки были забиты папками с оплаченными счетами, квитанциями, протоколами деловых заседаний, свидетельствами его сделок в течение почти двадцати лет, которые Калдервуд все еще не осмеливался из-за своей обычной осторожности отправить в сводчатый подвал, где хранились все деловые бумаги, и там они были доступны любому клерку.

— Присаживайся. — Калдервуд жестом указал ему на один из стульев. — Ты выпил, Руди, — скорбно произнес он. — Мои зятья, к сожалению, тоже пьют.

Две старшие дочери Калдервуда недавно вышли замуж — одна за кого-то из Чикаго, вторая — за кого-то из Аризоны. Рудольф сильно подозревал, что обе они выбрали своих спутников жизни не по любви, а лишь по географическим соображениям, чтобы жить подальше от любимого папочки.

— Но я тебя пригласил к себе не за этим, — сказал Калдервуд. — Мне хотелось поговорить с тобой по душам, как мужчина с мужчиной. Миссис Калдервуд и Вирджинии нет дома, они ушли в кино, так что можем спокойно побеседовать. — Что-то не похоже на старика, он никогда не тратил время на предисловия. Он, казалось, чувствовал себя неловко, что тоже было не похоже на него. Рудольф ждал развязки. Калдервуд тем временем двигал разные предметы на своем столе: нож для разрезания бумаги, старинную чернильницу. — Рудольф… — Он громко откашлялся. — Меня удивляет твое поведение.

— Мое поведение?

На мгновение Рудольф подумал, что старику стало известно о его любовной связи с Джин.

— Да, твое поведение. Ты теперь ведешь себя не так, как прежде, — сказал он печальным тоном. — Ты всегда был для меня все равно что сын, даже больше, чем сын. Правдивый, открытый, достойный моего доверия.

Старый Орел скаутов, вся грудь в значках за заслуги, подумал Рудольф, настороженно ожидая дальнейшего развития событий.

— Что на тебя нашло, Руди? — продолжал Калдервуд. — Ты стал действовать за моей спиной. Без всяких на то оснований. Ты же знаешь, что можешь в любое время прийти ко мне, и я всегда буду рад тебя принять.

— Простите, мистер Калдервуд, — начал Рудольф, думая о том, что опять приходится сталкиваться со старческим маразмом. — Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я говорю о чувствах моей дочери Вирджинии, Руди. Не надо ничего отрицать.

— Мистер Калдервуд…

— Ты преступно воспользовался ее любовью. Ты украл там, где мог все получить даром, стоило лишь попросить. — Теперь в голосе у него появились гневные нотки.

— Мистер Калдервуд, уверяю вас, я не…

— Не к лицу тебе лгать, Руди.

— Я не лгу. Я не знаю…

— Хорошо, вот что я тебе скажу, она сама мне во всем призналась, — прогудел Калдервуд.

— В чем призналась? Ей абсолютно не в чем признаваться, — Рудольф чувствовал себя совершенно беспомощным, и одновременно ему захотелось рассмеяться.

— Ты говоришь мне одно, она — другое. Она сказала матери, что влюблена в тебя и собирается ехать в Нью-Йорк учиться на секретаршу, чтобы получить полную свободу и свободно встречаться с тобой.

— Боже милостивый!

— В этом доме имя Божие не упоминают всуе, Руди.

— Мистер Калдервуд, я и пальцем не дотронулся до вашей Вирджинии, — сказал Рудольф. — Самое большое, что я позволял, когда встречался с ней случайно в магазине, угощал ее ланчем, покупал мороженое с содовой.

— Ты ее околдовал, — мрачно сказал Калдервуд. — Теперь она льет по тебе слезы пять раз в неделю. Откуда подобные страдания у чистой, невинной девушки, если ее до этого не довел мужчина?

Ну вот, наконец пуританское воспитание дало трещину, подумал Рудольф. Два столетия, как они появились в Новой Англии с ее атмосферой трудолюбия, добились процветания, и вдруг все идет прахом. Нет, для одного дня слишком много: Билли, школа, мать и теперь еще это.

— Мне хотелось бы знать, что ты собираешься предпринять в этой ситуации, молодой человек. — Если Калдервуд назвал его «молодым человеком», это означало серьезную угрозу. Рудольф судорожно размышлял над тем, чем это может кончиться — положение в компании у него довольно прочное, но все равно основная власть была сосредоточена в руках Калдервуда. Можно, конечно, с ним потягаться, но это гиблое дело — Калдервуд все равно одержит верх. Ах, эта глупая сучка Вирджиния!

— Не понимаю, чего вы от меня хотите, сэр, — Рудольф старался выиграть время.

— Все очень просто, — сказал Калдервуд. По-видимому, он размышлял над этой проблемой с тех пор, как к нему пришла жена и сообщила о позоре дочери. — Женись на Вирджинии. И пообещай мне не переезжать в Нью-Йорк.

По-моему, он зациклился на этом Нью-Йорке, подумал Рудольф. Для него это — средоточие всемирного зла.