Богач и его актер

– Да понятия не имею! – обиженно воскликнул Либкин. – Я все свои деньги заработал честно. Хотя некоторые упрекают меня в алчности. Ну да, я жаден, до работы прежде всего, а работа бесплатной не бывает. Даром только птички поют. Да, – говорил Либкин, почему-то распаляясь все больше и больше, – я очень много работаю. Концерты, записи, дирижирование, руководство оркестрами, тяжелейший график поездок плюс еще ученики, имейте в виду, господин фон Зандов, у меня есть еще ученики. Пять лучших моих учеников живут у меня дома, пять гениальных мальчиков из небогатых семей. Живут на всем готовом. Я составляю им программы и каждую свободную минуту занимаюсь с ними лично. Лично, вы понимаете? Вы знаете, сколько стоит мое время? Наверное, я скоро умру, я очень переутомлен. Мне уже семьдесят восемь лет. Я признаюсь вам честно, я страшно устал. Я уже не такой, как раньше. Раньше, когда я просыпался, меня что-то подбрасывало, я вскакивал с постели и бежал. А сейчас я с трудом поднимаю себя, с трудом отнимаю голову от подушки, спину от матраца, но я это делаю, потому что, если остановлюсь, умру еще скорее. Но и не в смерти дело. Мы все сдохнем. Я скорее вас, а вы еще, наверное, пробегаете лет тридцать, а то и больше, дай вам бог. Я просто не могу без работы, без музыки, без скрипки. Без этого звука, который я достаю из старинной деревянной коробочки с натянутыми воловьими кишками. Я шваркаю по этим воловьим кишкам конским волосом, вставленным в деревяшку, и полторы тысячи человек в концертном зале и еще полтора миллиона тех, кто купит мой диск, смеются, рыдают, хватаются за сердце, вспоминают свое детство, свою любовь, хотят жить и любить дальше. Я без этого не могу жить. А если мне за это платят деньги, то, честное слово, мне платят меньше денег, чем я заработал, поскольку то, что я даю людям, неоценимо. Это не гордыня, это правда. Но неоценимо, – вдруг хихикнул он и ткнул Дирка пальцем в живот весьма фамильярно, – но неоценимо – это не значит бесплатно, потому что мне нужны дорогие инструменты, потому что мне нужен удобный дом, особенный автомобиль, личный самолет, а также деньги, чтобы содержать моих учеников, моих драгоценных мальчиков. И я очень надеюсь, что один или двое из них будут играть не хуже, чем я, а может, даже гораздо лучше. Вот счастье!

– А картины? – спросил Дирк.

– Какие картины, вы что?

– Мне говорили, у вас какая-то потрясающая коллекция картин и вы якобы… Якобы, якобы, якобы, – еще три раза повторил Дирк, – вы уж простите меня, маэстро Либкин, это не мое мнение. Я просто передатчик, телефон, телеграф. Якобы вы просто завидуете нашему антиквару. Простите еще раз.

– Бред какой! – возмутился Либкин. – Картины, да. У меня хорошая коллекция. Целый музей. Пожалуй, я действительно открою музей своего имени. А вы знаете, откуда они взялись, эти картины? Я был молод, я учился в консерватории и еще чуточку зарабатывал…

– Играя в ресторане? – спросил Дирк.

– Тьфу! – оскорбился Либкин. – Вы бы еще сказали, «играя на улице у церковных ворот». Нет, конечно. Немного зарабатывал, давая уроки музыки. Нельзя осквернять свою профессию, господин фон Зандов. Вот я почему-то абсолютно уверен, что настоящий актер, даже если он будет голодать, не станет выступать в каком-нибудь низкопробном фарсе или смешить публику на банкете богачей. Надеюсь, что с вами этого никогда не приключалось. Не приключалось настоящей нужды. Но если приключится, мой вам совет – берегите профессию. Лучше играть «кушать подано» в заштатном провинциальном театрике, чем рассказывать анекдоты и разыгрывать смешные сценки на корпоративных обедах.

– Благодарю вас, – холодно сказал Дирк. – Благодарю.

Ему показался обидным этот совет, потому что он все-таки несколько раз в своей жизни вот так оскоромился. Именно так, как говорил этот скрипач. Разыгрывал смешные сценки за неплохие, кстати, деньги. И потом его еще кормили ужином. Но это были голодные годы – кажется, пятьдесят второй, пятьдесят третий. Их город уже почти отстроился, лучше сказать – отстраивался на глазах, и там, разумеется, появилось много бодрых скоробогатых господ. Они были очень трудолюбивы, от них пахло потом не только в переносном смысле, но и в прямом, причем даже вечером: они еще не приобрели светского лоска, лоска богачей, поэтому на вечеринки часто заявлялись в пропотевших пиджаках. И Дирк вместе с двумя другими актерами развлекал их разными юмористическими сценками, которые писал, к слову сказать, один из их компании, актер и одновременно автор. Дирк в этом не видел ничего стыдного.