Богач и его актер

И это оказался полноценный разговор, а не те моменты на съемках, когда Россиньоли объяснял Дирку, как надо играть. Эти объяснения разговором об искусстве не назовешь, как, впрочем, не назовешь и особой режиссерской педагогикой.

Россиньоли работал на площадке двумя способами.

Первый был предельно простой и даже грубый. Расстановка фигур, разводка мизансцены. Так работают с массовкой. Россиньоли командовал:

– Встаньте сюда, вот-вот сюда!

Носком ботинка поддевал камешек и устанавливал его посередине дорожки: тут должен был встать Дирк. И поворачивался к актрисе, вернее, не к актрисе в собственном смысле слова, а к одной из женщин Ханса Якобсена:

– А вы вон туда садитесь, на скамейку. Да не на ту, а на эту. Ближе к краю, еще ближе к краю. Колени вперед, пятки спрятать. Локоть на колено. Правый локоть, я сказал. Левую руку опустить. Чтоб вниз висела! Пальчики распустить.

Россиньоли командовал, словно перед ним были натурщики, а он устанавливал композицию, которую предстояло рисовать студентам.

– Пальчики распусти, большой палец не прячь в ладонь, не сжимай кулак, не зажимайся ты! – кричал он раздраженно. – Палец, porca Madonna, можешь выпустить наружу или нет?! Ну вот, умница, слава богу…

Это он так грубо говорил с той самой женщиной, с которой у Дирка состоялся не очень приятный разговор несколько дней назад. Она, кстати, как раз была актрисой, знаменитой актрисой. Смешно, как она робела перед Россиньоли. А он продолжал:

– Села, молодец, смотри на него снизу. Так! – и, обращаясь к Дирку: – Левую руку за пояс заткни. Ладонь не к заднице, а кнаружи. Что плечи развернул, как солдат на плацу? Нормально стой, свободно. Покачайся с носка на пятку. Ну, все. Текст помните? Поехали.

Щелчок полосатой хлопушки с номером кадра, и через две минуты:

– Снято! Отдохните.

Дирк удивлялся, как можно так работать. А еще сильнее он удивлялся, когда из этого выходили действительно гениальные кадры.

Второй способ был гораздо труднее.

Уже избалованный подробным и конкретным руководством – «встань сюда, палец подожми, ногу пододвинь, носом хмыкни», – Дирк просил у Россиньоли указаний и в других эпизодах. И не только Дирк. Многие, у кого случалась какая-то странная затычка. А Россиньоли вдруг словно бы обижался на них:

– Да делайте как хотите! Текст помните? Не помните, так импровизируйте. На озвучке поправим. Ну играйте, играйте, действуйте. Мотор. – После командовал: – Нет. Еще раз, еще раз. Нет.

А потом вдруг с размаху ложился на скамейку.

Дирк помнил этот случай. Съемка шла опять-таки на площадке у воды. В фильме во время съемок марины, яхт, мачт, воды, причалов, камышей и всей вот этой мокроты и сырости – как Дирк называл это про себя – было слишком много. При монтаже это все как-то исчезло и сократилось. Но не в том дело.

Россиньоли вдруг плюхнулся на скамейку, прямо на жесткие деревянные рейки, положил два кулака под голову. Ассистентка тут же прибежала с неизвестно откуда взявшейся подушечкой. Но он махнул на нее рукой, поманил пальцем Дирка и его партнера по сцене. В тот раз это был отставной адмирал, который как-то хитро сумел не доплатить Хансу Якобсену за поставленную партию военно-морской амуниции. И вот они сейчас не то чтобы довыясняли отношения, а наоборот, как бы прощали один другому те неприятности, которые доставили друг другу тридцать с лишним лет назад.

Они подошли к Россиньоли. А тот ни с того ни с сего задал дурацкий вопрос, играли ли они в детстве в «жучка», или, иначе говоря, в «мясо».

Адмирал не понял, Дирк тоже.

Тогда Россиньоли объяснил, что это была жестокая детская игра, где один мальчик становился, закрыв глаза и уши, спиной к своим товарищам, обступавшим его полукругом, и кто-то из них изо всех сил лупил его ладонью по заднице, а потом нужно было обернуться и угадать ударившего. Некоторым везло, а некоторых недотеп дошлепывали до синяков и позже в школе насмехались над тем, что они не могут сидеть за партой.

Россиньоли спросил еще, были ли в доме у адмирала и Дирка кошки или собаки, и неожиданно начал рассказывать, как у него в детстве была птица, ученый скворец, он очень его любил, кормил зернышками. Однажды, вернувшись домой после долгого отсутствия, он заметил, как скворец прыгает по клетке, свиристит и, наверное, просит есть или хотя бы попить. Краем глаза он видел, что у скворца пустая скляночка для воды, и совсем уж было собрался пойти в кладовую, где стоял заранее припасенный мешочек с кормом для скворца, он сам его купил, на свои деньги, на деньги, которые ему кидали из окон, когда он вместе с двумя цирковыми ребятами изображал под окнами что-то акробатическое. Время было голодноватое и ободранное. И никто не гнушался самым дурацким заработком, даже таким.