Отец качнул головой, но ничего не сказал, хотя, видимо, последние слова дочери ему не понравились.
В пансионате жизнь оказалась суровой, аскетической И скучной. Но с переходом в колледж Катя ощутила себя взрослым человеком. Педагоги здесь вели только свои дисциплины, а управляли всеми студентами старшекурсники. Никаких поблажек иностранцам они не давали, впрочем, тех сказалось немного. Из России кроме Кати только Паша Козырев и Люда Букреева. Но Катя с ними не сблизилась. Они не привыкли к Великобритании, не полюбили ее и постоянно кричали по сортовому телефону что-нибудь типа: «Мама, возьми меня отсюда, мне здесь плохо!»
Катя — наоборот. Она полюбила пасмурную погоду острова, его дожди и туманы, которых, впрочем, было здесь значительно меньше, чем можно было заключить, читая классическую литературу. Летом, если она не уезжала на каникулы в Россию, то отправлялась на юг, на Брайтон-Бич. Уютный старинный курорт, а вовсе не тот Брайтон-Бич в Нью-Йорке, что оккупирован выходцами из Одессы.
Жизнь в колледже была спокойной, организованной, но очень напряженной. Осваивали науки практически круглосуточно. Катя, к примеру, полгода спала в своем пенале дортуара с наушниками на голове. А в этих наушниках до утра хорошо поставленный голос монотонно, по кругу повторял и повторял специфическую терминологию — на английском, разумеется.
Соотечественников в колледже оказалось шесть человек, и опять Катя с ними не сблизилась. Но зато очень быстро подружилась с Дорис Эпштейн, у которой и прапрадедушка родился в Лондоне. Она, Дорис, патриотичная на английский манер, незаметно, можно сказать, заставила Катю полюбить Великобританию. Если выдавался свободный день, они бесконечными часами таскались по Лондону, и Катя видела такие достопримечательности, до которых не могла добраться ни одна туристическая группа. Трафальгарская площадь, колонна Нельсона, Пикадилли, Вестминстерское аббатство Дорис обходила их стороной. И уводила Катю в переплетение тесных удочек, невысоких домов. Они приходили к Темзе и часами, если дело было днем, сидели в кафе и пивных пабах. Более всего Катя полюбила галерею Тейта с живописью английских художников. Уже через полгода Катя поняла и почувствовала, что соблюдение англичанами своих традиций, которые всему миру казались порой смешными до нелепости, имеет громадный смысл. Именно традиции составляли доминанту демократии Англии, превыше которой в мире пока ничего нет. Выезд королевы в карете — национальный триумф. Скачки в Дерби — всеобщий праздник. Биг-Бен — народная святыня. Полицейское управление Скотленд-Ярд — всеобщая гордость. А сами англичане оказались вовсе не снобами и не спесивыми. Конечно, если придерживаться истины, они недолюбливали выходцев из Африки, Индии и стран Ближнего Востока. Но к остальным, тем более если те хорошо владели языком, относились сносно. Их некоторую замкнутость Катя объясняла характером именно островитян, а не жителей континента.
— Хочешь понять Англию, — талдычила Дорис, — читай каждый день, регулярно, как Библию, произведения Редьярда Киплинга. — Это был настоящий англичанин, теперь таких осталось мало, но равняются на него все истинные патриоты Альбиона.
До приезда в Англию Катя знала из творений Киплинга только «Маугли», да и то в оскопленном, адаптированном варианте для детей. А когда взяла в библиотеке полное собрание сочинений великого поэта и прозаика, то открыла для себя совсем другого гения. Стихотворение «Если» («О, если ты спокоен, безмятежен, когда теряют голову другие…») Катя выучила наизусть. Особенно сильно звучала последняя строфа — «И более того, ты человек!».
Колледж, где жила и училась Катя, располагался в пяти километрах от Лондона. Немного мрачное здание, которое можно было назвать и замком. Если было желание, то в библиотеке можно было заказать толстую книгу в кожаном переплете с тиснением, где тщательно перечислялись все эсквайры и лорды, которые владели как этим замком, так и окружающей землей. Их, далеких аристократов, насчитывалась добрая дюжина. Первый владелец, вернее, строитель замка был адмирал, с длинной и незапоминающейся фамилией. Он воевал с испанцами под командованием знаменитого Френсиса Дрейка. Уже в конце девятнадцатого — начале двадцатого века очередной владелец поместья отличился в англо-бурской войне, королева Виктория, незадолго до своей кончины, отметила его орденом Подвязки. А последний владелец по окончании Второй мировой войны разорился, содержать замок не мог, уехал искать счастья в Америку, но оказался настоящим англичанином. Свое поместье не продал, а передал в дар муниципалитету. Вот тогда здесь и открыли колледж — поначалу воспитывали молодых полицейских, а потом сменили профиль.