Богатая и любимая

В сумерках он выбрался с территории университета. В городе быстренько нашел большой и в меру шумный бар с игральными автоматами. У стойки бара обнаружил свое любимое виски «Даниэль Данильсон». И потом три часа курсировал от стойки к автоматам. Через Три часа деньги кончились, и он поплелся в университет, искренне считая, что его программа этого вояжа им выполнена. Катя, с его точки зрения, им очень заинтересовалась. Очень. Когда он неприметно от Артемьева сунул ей свою визитку, она тут же припрятала ее под свой тоненький свитер — на грудь.

«Позвонит, — решил Аркадий. — Позвонит, сопливая, куда она денется? Коль скоро мне на нее наплевать с высокой горы, значит, обязательно позвонит. Пусть повзрослеет годика на три, а там посмотрим».

Он с трудом нашел свою «общагу» (так он ее окрестил) и проспал беззаботно до утра.

А в три часа пополудни самолет волок их назад, в Москву. И Аркадий опять обмирал от страха, но никаких спасающих таблеток Артемьев ему не предлагал. Он вообще с ним не разговаривал, а когда требовалось — объяснялся жестами.

Прибыли в Шереметьево-3, разошлись не прощаясь. Аркадия встретил шофер папы на черном «Мерседесе». Артемьев нашел Сотоцкую на платной стоянке и отстранил ее, когда она полезла целоваться. И тут же изобразил из себя лютого ревнивца, перед которым душитель Отелло был просто робким мальчиком из детского сада.

— Ты что, стерва, бешенством матки страдаешь?! Тебе меня мало, сука из борделя! Объясни мне, зачем надо было кувыркаться с этим ничтожным Аркашкой?! Он же идиот! И я знаю совершенно точно, что и в постели он жалкий импотент.

Сотоцкая искренне испугалась. Терять Артемьева ей ни в коем случае не хотелось, она цеплялась за него как за последнюю радость жизни. Но тут же поняла, что врать опасно. Спастись можно только правдой и покаянием. Она упала головой ему на колени и зарыдала:

— Ну да, да, Глеб! Это случайно получилось! Я с ним давно уже не сплю, он мне противен! Но тут он зашел в кабинет… Красивый же, черт его побери! И как-то так получилось…

— Прямо в офисе? — брезгливо спросил Артемьев.

— Ну да, на моем вельветовом диване.

— Спасибо, что не в сортире, на грязном полу.

— Глеб, ну прости меня. Это было как умопомрачение, просто наваждение какое-то.

Артемьев поиздевался над ней еще полчаса.

— Ладно, Лидия. Я прощаю такие случайности. В жизни настоящей женщины они, к сожалению, неизбежны. Но еще раз выкинешь такой фортель, так я не только от тебя уйду, но навострю лыжи и из холдинга. Что ты без меня там будешь делать?

— Глеб, — жалко простонала Сотоцкая, — я брошу любой холдинг, я загоню Дубова куда подальше. Только не покидай меня. Вся моя жизнь потеряет всякий смысл. Мне ничего не останется, как только прекратить свое ненужное существование.

— Хорошо, хорошо, перестань, — дрогнул голосом и Артемьев. — Закрыли тему и забыли про все. Садись за руль, я в полете бутылку коньяка оглушил со злости на твои безобразия.

— Мы же забыли? — Сотоцкая вытерла слезы, но уже немножко осмелела.

— Правильно, у меня это вырвалось случайно, по инерции. Забыли.

Тем временем Аркадий Седых уже подъезжал к Москве. Езда в машине (в отличие от самолета) его не пугала, тем более что шофер папы был очень опытен и осторожен. А коль скоро он перестал дрожать от страха, то включились в работу его мозги, не слишком мощные, признаем сразу, но хитростью он обладал уникального порядка. Сейчас в его полушариях, под черепом, билась лишь одна мыслишка, как отомстить мелкому мерзавцу Глебу Артемьеву подвергшему его, Аркадия, такому унижению? Он никогда, даже мальчишкой, не дрался, потому что в красавца ангелочка превратился уже в десять лет, все говорили ему, что он «чудо-мальчик», просто «принц из сказки». В семнадцать лет он понял, что его светлый образ — суть его жизненный капитал. И он очень старательно берег свое лицо. А тут так двинули в челюсть, что она опухла и приобрела синюшный оттенок. Да еще, как последнюю собаку, пнули ногой!

На въезде в Москву план мстительной расплаты с Глебом Артемьевым был составлен. Аркадий остановил машину у первого таксофона и нырнул под пластиковый колпак, снял трубку. Поначалу он обернул микрофон платком, поскольку звонок собирался совершить анонимный. Но потом передумал и решил играть в открытую.

Достал записную книжку, нашел нужный телефон и набрал. Через пять секунд услышал спокойный голос Даши:

— Я вас слушаю.

— Дарья Дмитриевна, — изобразил предельную взволнованность Аркадий, — это я, Аркадий Седых!

— Что случилось, Аркадий? У тебя такой голос, будто сидишь в горящем доме, а двери заперты!

— Еще хуже, Дарья Дмитриевна! Только в горящем доме сижу не я, а вы!

— Как тебя прикажешь понимать?

— Дарья Дмитриевна, это решительно не телефонный разговор! Но отлагательства он не терпит.

— Хорошо, ты знаешь, где я живу в Барвихе?

— Конечно! Я бывал у Владимира Дмитриевича.

— Вот и приезжай.

— Минутку, Дарья Дмитриевна! Меня никто не должен видеть, кроме вас! Ваши секьюрити в первую очередь! Они оба стукачи.

— У меня по этому поводу другое мнение. Но как хочешь. За сколько ты до меня доберешься?