Богатство

– Прошу прощения, бабушка. -Тебе лучше поучиться сдерживать свой нрав. -Приложу все усилия. Скажи мне, е с л и б ы отец решился на это, кем бы он меня заменил? Как бы он ни относился ко мне, трудно представить, чтоб он оставил все Пату. -Конечно, вопрос о Патнэме даже не стоял. Несмотря на обстоятельства смерти, твой отец все же не был полным идиотом. Он превосходно понимал, что Патнэм никогда не справится с ответственностью, да и к тому же, не хочет ее. -Ну, тогда… -Он серьезно подумывал о Сесилии. – С е с и л и и? Но это смешно!

Элинор холодно поглядела на него.

– Правда? Почему? Роберт выплеснул то, что еще оставалось в графине – на палец или два скотча – в бокал, и осушил его одним глотком. Ощутил, как обожгло пищевод, и хватил ртом воздух. У него ослабели колени при мысли, что богатство Баннермэнов, со всеми своими обязанностями, могло перейти к Сесилии – именно к ней. Сознание, что отец мог хотя бы допускать нечто, столь абсурдное, столь унизительное, столь п р е д а т е л ь с к о е, давило на грудную клетку, как невыносимая ноша. Сердцебиение усилилось, вены на висках пульсировали, в горле пересохло. Он глубоко вздохнул, и от этого закружилась голова.

Роберт боролся с порывами сделать что-нибудь, что у г о д н о, лишь бы стряхнуть этот гнет – швырнуть бокал в один из шкафов с дурацкими китайскими побрякушками деда, завыть, расхохотаться. Последнее казалось наиболее приемлемым, но он взял себя в руки и не сделал ничего. Абсолютное хладнокровие, изящество под любым давлением – вот чего требовала Элинор, и, черт ее побери, это она и получит.

– Ну, во первых, – произнес он по возможности спокойно, – Сесилия никогда не выказывала ни малейшего интереса к финансовым проблемам. И она, скажем так, слаба. -Слаба? Сесилия была просто излишне эмоционально защищена всю свою жизнь, вот в чем дело. В основном – тобой, хотя твой отец также в этом повинен. У нее есть здравый смысл и хорошие инстинкты. Остальному можно научиться. Никто из вас, мужчин, не верит, что женщина способна справиться с огромной ответственностью. Твой прадед разбирался в этом лучше. Помню, как мы гуляли однажды, здесь, в Кайаве, еще до того, как его приковало к инвалидному креслу, и он взял меня за руку и сказал: "Элинор, я бы оставил все это проклятое богатство тебе, но не могу, поэтому тебе придется только приглядывать за Патнэмом, и заставлять его держать спину прямо". – Она улыбнулась воспоминанию. – Так я и делала, но, помоги мне, Боже, как ни любила я твоего деда, я часто думала, что на его месте могла бы вести дела лучше. А люди тоже считали м е н я " слабой", слишком защищенной. Ну, конечно, в те времена женщины нашего класса такими и б ы л и. Им п о л а г а л о с ь быть глупыми, хрупкими, романтическими созданиями и страдать меланхолией. Чепуха! У Сары Рузвельт хребет был вдвое крепче, чем у мужа и сына Фрэнклина, вместе взятых, и здравого смысла тоже.

Она остановилась, чтобы перевести дух, как раз вовремя, думал Роберт, поскольку был готов услышать подобные феминистские доводы от кого угодно, только не от бабушки. Правда была в том, что он не считал, будто Сеси – или любая женщина – способна справиться с проблемами семейного состояния Баннермэнов. Он ничего не имел против женщин, и был вполне готов признать, что многие из них умнее большинства мужчин, но, будучи в другом равны, на определенных уровнях мужчины действуют лучше. Он не мог этого доказать – он был слишком умен, слишком во многом политик, чтобы позволить себе пускаться в споры по данному вопросу, и в последнюю очередь с бабушкой, но в глубине души он твердо в это верил.

– Может быть, ты и права, – дипломатично сказал он. – В любом случае, отец явно изменил свое решение. Или просто передумал. В конце концов, он все оставил мне. -Да, с учетом определенных ограничений. -Я помню о них.

С у ч е т о м о п р е д е л е н н ы х о г р а н и ч е н и й. Роберт прекрасно их знал, и каждое вызывало у него негодование, но он давно обдумывал способы обойти наиболее обременительные. Ответственность, связанная с контролем над состоянием Баннермэнов была огромна, и осложнялась еще тем, что каждый Баннермэн имел право требовать гарантии, что и наследники сохранят состояние в целости. Наследник Треста в теории был самодержцем, но на на практике он был скован запутанной сетью законов. затруднявшей ему произвести внушительное вторжение в состояние как таковое. Не то что б в этом была необходимость. Как наследник, Роберт получал – как и его отец, не только значительный годовой доход, но и саму Кайаву, равно как Сил Коув, летний "коттедж" Баннермэнов в Мэйне, не говоря уж о Бо Риваж, фамильном имении в Палм Бич, которое Кир велел выстроить, когда не мог больше выносить зимы в графстве Датчесс, или старый дом Баннермэнов на Пятой Авеню, – его сдавали на выгодных условиях Венесуэльской миссии при ООН, и, конечно, 25-ти комнатную квартиру Артура в доме 967 по Пятой Авеню, с видом на парк. Чтобы продать что-либо из этих зданий, требовалось согласие стольких людей, что в принципе было вообще невозможно.