Богатство

— Я не могу, — сказал он. — И вообще ничего не надо доверить. Въедем в город, люди сами увидят…

Долго шагал за телегою молча, потом признался:

— Это моя вина. Зачем я не удержал его от боя? Если бы он даже в кустах пересидел — не велика беда…

На поясе траппера болталась четырехфунтовая бомба — та самая, что недавно украшала лейтенанта Ямагато. Над телегою гудящим роем вились мухи… Через весь город убитых сразу отвезли в часовню, плотник начал ладить гробы.

Была середина июля — с землетрясениями по ночам, с вулканическим пеплом, которым щедро осыпало Камчатку. Если ты здесь родился, ты будешь любить эту неспокойную землю. Ты полюбишь ее, хоть раз прикоснувшись к ней горячей и животворящей, веками впитывавшей в себя кровь людей и зверей…

Соломин никак не ожидал увидеть трактирщика Плакучего в таком горе. Этот неопрятный жилистый старик в замызганной ситцевой рубахе резко отказался кормить пленного Ямагато:

— Не стану я его, злодея этого, со стола своего потчевать. Мы ихнего брата к себе не звали, а Камчатка уже давно слезами от извергов умывается. Кажинный год всюду только и слыхать: там убили, там сожгли… Что вы хотите?

— вдруг заплакал старик. — У меня внученька во Владивостоке, гимназию кончает, уже барышня, умненька! У ней со студентом Блиновым любовь была. Ждали, что парнишечка в люди выйдет — и хорошая пара бы получилась… А теперь? Вот яму ему копают…

Егоршин принес в канцелярию японское знамя:

— Куды девать-то его?

— Музея нет, а хорошо бы завести.

— Шелковое, — сообщил зверобой, словно удивляясь. — Ежели бы не этот красный кружок посередке, можно бы девке какой блузочку сшить… А так вещь запылится и пропадет.

Затем Соломину пришлось выслушать от Егоршина немало горьких, но справедливых упреков:

— Угораздило же вас студента к нам приспособить… Гляньте сами! Всего двое убитых — и оба не нашего поля ягоды. Зато у нас лишь четверо штыками порезались. Мы же сызмальства к ружьям прикипели. Что охота, что война — две дружные соседки, и одна другой всегда пособляет…

Желая пресечь тяжкий для него разговор, Соломин сказал зверобою, что, он заслуживает второго «Георгия».

— Старый я, уже открасовался. Я бы и свой отдал, только бы студент живым остался. Как теперь родители его жить будут? Ведь единого сынка в семье даже в армию не берут, а вы взяли его, кутенка, да прямо в волчатник бросили…

Появился в канцелярии сосредоточенный Исполатов, с улицы донеслись какие-то заунывные звуки.

— Что это? — спросил Соломин.

— «Хвала слезам», музыка Шуберта. Учитель школьный репетирует. А вы даже не поздоровались со мною…

— Извините. Я рад вас видеть.

— Я тоже. И хочу сделать вам подарок.

— Только прошу, чтобы он не был дорогим. Это в городе могут истолковать в дурном смысле.

— Успокойтесь. Мой подарок дешевый. Он водрузил на стол ручную японскую бомбу.

— Большое спасибо. Но что я буду с ней делать?

— Делайте что хотите, только не бросайте.

— Я думаю! Брось, так потом кишок не соберешь…

Соломин спрятал бомбу в несгораемый сейф, засунув ее за пачки казенных 47 000 рублей, которые (будь они трижды прокляты!) уже затаили в себе какую-то роковую развязку.

Посидели и послушали, как школьный учитель извлекает из своего фагота бессмертную «Хвалу слезам».

— Замечательно! А нельзя ему сказать, чтобы он убрался подальше? У меня, знаете ли, нервы последнее время хуже мочалок.

— Пейте бром, — ответил Исполатов.

Андрей Петрович растряс в руках японское знамя,

— Кто захватил его в бою?

— Мишка Сотенный.

— По законам что ему за это полагается?

— Очень много — прямая дорога в офицеры…

Погибших в бою на речке Ищуйдоцке одну лишь ночь продержали в часовне, кадя над ними нещадно, дабы заглушить тлетворный запах, потом весь город вышел на проводы. Ополченцы разрядили в небо берданки, салютуя павшим. На чиновника Блинова и его супругу было страшно смотреть: будто две черные тени качались над разъятой землей, в которую навсегда опустили их сына. Соломин изо всех сил старался найти нужные слова утешения, но все слова растерялись, и он сказал Блиновым слишком наивно:

— Ах, если бы в прошлую осень «Сунгари» не прошел мимо Камчатки, все было бы иначе.

— Да, да, вы правы, — отозвался Блинов. — Все началось с того, что не пришел «Сунгари»…

Отодвигаясь в сторону, Соломин пуговицей зацепился за ветхую ограду чьей-то могилы. С удивлением прочел, что здесь лежит астроном Жозеф де Лилль де ля Кройер, лежит очень давно, еще со времен императрицы Анны Иоанновны… Старые деревья сплетали кроны над петропавловским кладбищем, и старое время неслышно смыкалось с новым. Андрей Петрович подумал, что изменяются только условия жизни, но чувства и переживания людей всегда неизменны. Здесь под каждым камнем навеки упокоился неповторимый мир человеческих ощущений.

Через день он встретил школьного учителя и спросил, почему он так и не явился на кладбище, дабы почтить убитых «Хвалою слезам».

— Уж не сердитесь. Не мог. Как заиграю — плачу.

— Я и сам таков, — ответил Соломин, прослезясь.