Богатство

Японский врач, взятый в плен, оказался порядочным и добросовестным человеком. Соломин разрешил ему ходить где вздумается, без охраны. А захваченная при нем полевая аптека была даже намного богаче той, что обслуживала петропавловскую больницу доктора Трушина.

Зато Ямагато держали в карцере под замком.

— Куда ж я его, обритого, дену? — говорил Соломин…

Исполатов снова попросил у него разрешения отлучиться в бухту Раковую, обещая вернуться недели через две. Он сказал:

— Я забыл передать вам от имени прапорщика Жабина, что в Охотском море находится английский крейсер «Эльджерейн»…

Вот это новость!

— Крейсер? А что он там, пардон, делает?

— Что-нибудь делает, — ответил траппер. — Англичане без дела не сидят, а на их крейсерах не служат ротозеи туристы. Я думаю, что «Эльджерейн» кого-то там ищет.

— Господи, — вырвалось у Соломина, — до чего все запутано, и хоть бы поскорее пришел «Маньчжур»! А как вы полагаете, — спросил он, — долго еще продлится наша изоляция?

— До конца войны…

Нечаянно Соломин вызвал Исполатова на признание.

— Я сейчас составляю списки отличившихся и включил в них ваше имя. Это поможет вам снова встать на ноги! Траппер даже изменился в лице.

— Я прошу вас не делать этого, — попросил он.

— К чему скромность? — сказал Соломин. — Ваша заслуга в изгнании неприятеля с Камчатки несомненна. Наконец, вы лично пленили японского офицера.

— И все-таки я прошу вас не делать этого.

— Не понимаю… объяснитесь. Молчание.

— Я был слишком откровенен с вами, — начал говорить траппер, — и уже многое рассказал о себе. Но, к сожалению, я не сказал вам всей правды… простите! Дело в том, что я не был освобожден с каторги досрочно — я бежал с каторги.

Соломин будто заглянул в черный омут.

— Неужели с Сахалина? — тихо спросил он.

— Нет, с колесухи…

Среди дальневосточников «колесухой» называлась каторга, громоздившая в амуро-уссурийской тайге насыпи под рельсы будущей Великой Сибирской магистрали. Соломин знал, что для колесухи не хватало народу и, действительно, часть арестантов была вывезена с Сахалина.

— Но это меняет все дело, — сказал он.

— Да, — не отрицал Исполатов, — даже круто меняет. Сейчас все притихло и меня никто не ищет. Я пропал для всех. Но стоит вам возбудить вопрос о снятии с меня ответственности за убийства в связи с награждением, как сразу же всплывут мои давние грехи… а новые лишь дополнят их.

— Так. Но это еще не все, — сказал Соломин.

Исполатов подумал. Подумал и ответил:

— Да, не все. Исполатов — это не настоящее мое имя.

— Какое же настоящее?

— Стоит ли его вспоминать? Его просто нет…

Андрей Петрович долго не мог прийти в себя.

— И когда же вы бежали?

— В девяносто первом.

Соломин как старожил хорошо помнил 1891 год, когда с колесухи был совершен массовый побег преступников. Тогда тряслась вся тайга, по дорогам боялись проехать, а на окраине Владивостока, в кварталах Гнилого Угла, ночи освещались выстрелами — шла настоящая война с беглыми каторжниками. Соломин не забыл, как средь бела дня убили мичмана Россело с французской эскадры, как зарезали капельмейстера флотского оркестра…

Словно угадав его мысли, Исполатов произнес:

— Общего у меня с бандитами было только то, что я бежал вместе с ними. Мне страстно хотелось свободы… свободы!

— И после этого оказались на Аляске?

— Иного выхода у меня не было.

— Теперь я понял хронологию вашей жизни…

Исполатов поднялся, прошел через всю комнату, чересчур старательно отряхнул с папиросы пепел, вернулся к своему стулу и сел… Странно прозвучали его слова:

— Поймите меня правильно — я полюбил женщину, и, к несчастью или к счастью, она тоже любит меня.

В этих словах был оттенок щемящей жалобы, только Соломин не мог распознать — на что он жаловался?

— Эта женщина из лепрозория?

— Она.

— Вы действительно ее любите?

— Да…

Соломин проверил — не стоит ли кто за дверями.

— Войдите же, наконец, в мое чиновное положение. Что я должен теперь делать? Чтобы как-то выручить вас и эту женщину, мне отныне надобно закинуть это дурацкое зерцало под лавку и… Ну, как мне быть?

— Если это так трудно, — ответил Исполатов, — давайте все упростим: арестуйте меня, и дело с концом.

— Да я же не только чиновник — я же и человек, который хотел бы помочь другому. Сейчас мое уважение к вам заглушает желание посадить вас за решетку… Я же даю себе отчет в том, сколько вы сделали для Камчатки!.. Давайте как на духу: честно выкладывайте — что еще лежит на вашей омраченной совести?

Исполатов вдруг весело рассмеялся:

— Андрей Петрович, вы очень хороший человек, но сидеть с вами в одной камере я бы не решился… Я вам сказал уже все! А что еще предстоит мне натворить, этого не ведаю даже я. Но поверьте, что мною действительно иногда управляет рок.

— Рок — это лишь выдумка древнегреческой философии. Давайте оставим это… Вы когда вернетесь из Раковой?

— В августе обещаю.

— Хорошо. Поезжайте. Скоро увидимся.

…Они не знали, что эта встреча не состоится!

Вскоре перестал гореть свет в окошках Блиновых, а когда открыли двери их дома, внутри было пусто. Перебраться на материк они никак не могли, потому в городе говорили: