Богатые - такие разные

— Вы настоящий ублюдок! — кричала она мне в лицо. — Вы клялись мне, что любые повороты в наших личных отношениях не затронут деловых! Как вы смели давать мне такие обещания, если не собирались их выполнять!

Она вылетела из комнаты, не дав мне возможности ответить, но я тут же рванулся за ней. Лицо мое еще горело от пощечин, и во мне бушевала удивительная смесь эмоций, боровшихся между собой за первое место в моем сердце. Какими словами передать мой гнев, чувство вины, унижения, задетой гордости, поруганной чести, и мучительное сознание того, что, может быть, она и права.

Мы добежали до ее спальни. Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но ей это не удалось, и, когда она споткнулась и чуть не упала, я подхватил ее:

— Дайана...

— Прочь из моего дома, тварь вы этакая!

— Это мой дом, — заметил я. — Вы этого не забыли?

— О, вы... вы... вы...

Она не находила слов. И я стал раздевать ее прямо на потертом персидском ковре.

— Пол... не надо... прошу вас... я так вас люблю... если вы решили оставить меня, Бога ради уходите сразу и не вынуждайте меня...

— Никто вас ни к чему не вынуждает. Вы становитесь на путь катастрофы по собственной воле, и, как видно, ничто не может вас остановить.

Мы отдались друг другу. Потом, когда мы с трудом перебрались на кровать, чтобы отдохнуть, она тихо проговорила:

— Так, значит, вы соглашаетесь с моим решением?

— Нет, — ответил я. — Я по-прежнему его осуждаю. Но начинаю принимать как факт невозможность его изменить.

— Если бы вы могли привести хоть один достаточный довод против... — проговорила она замирающим голосом.

Мы надолго умолкли. Я понял, что это был мой последний шанс, но лишь сказал:

— Я долго приводил всякие доводы. Моя дочь...

— Вам, наверное, было ужасно тяжело, когда она умерла от родов, но у меня, Пол, наследственность не такая, как у Викки, и я сильна как бык!

Я не отвечал. Секунды бежали одна за другой. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, она на боку, приподнявшись на локте, а я раскинувшись на подушках.

— В чем дело, Пол? Есть что-нибудь другое? Что-то, о чем вы мне не говорили?

Я вспомнил о сострадании в глазах Элизабет и почувствовал, как по мне пробежал холод. Помолчав, я наконец ответил:

— Когда я женился на Сильвии, я пообещал ей, что любой ребенок, который мог бы у меня появиться, был бы только ее ребенком. Я никогда не обещал ей верности, но это сказал, и я действительно думал, что сдержу обещание.

— Но если у нее не может быть детей, разве это не освобождает вас от своего обещания?

— Я не хочу иметь детей.

— Если это так, почему вы всегда заставляете меня предохраняться, когда я откровенно говорю вам, что я согласна иметь незаконнорожденного ребенка?

Снова воцарилось молчание. Я с ужасом почувствовал, что горло у меня перехватило от бесполезного волнения, я тут же поднялся и вышел.

Я пошел по коридору к своей спальне, где мы с моим слугой спали каждую ночь, и сел на край кровати. Потом пришла Дайана и села рядом.

— Вы хотите его, Пол, не так ли?

— Я не могу с этим согласиться, — ответил я не глядя на Дайану, — но признаю свою полную ответственность за то, что случилось. Из-за моей жены я не могу официально признать этого ребенка, но если вы согласитесь, я буду высылать для него деньги.

— В этом не будет необходимости, если вы поможете мне начать собственное дело.

— Вы же знаете, что я это сделаю. Простите меня за то, что я наговорил вам. Вы можете не бояться — я держу свои обещания.

Она осторожно поцеловала меня в щеку.

— Обещайте мне, что снова приедете в Мэллингхэм, Пол. Я знаю, что вы должны в конце концов вернуться в Нью-Йорк, но дайте мне слово, что не забудете меня.

— Забыть просто физически невозможно!

Несколько минут мы целовались со все нараставшей страстью. Наконец я заставил себя сказать:

— Я рад вашему пониманию того, что когда-то мне придется вернуться в Нью-Йорк.

— Когда-то, да.

— Я никогда не оставлю жену, Дайана.

— Я с этим согласна.

Мне сразу же захотелось оставить жену и никогда больше не возвращаться в Нью-Йорк. Позволив себе улыбнуться противоречивости человеческой натуры, я впервые серьезно подумал о том, куда вели меня окольные пути моего соблазнительного путешествия во времени.