Богатые - такие разные

Возможно, О'Рейли не согласился бы со мной, хотя было трудно догадаться о том, какие мысли бродят у него в голове. С виду неспособный поддержать малейший разговор, он был так осторожен, что мне казалось, он избегает обсуждения любых вещей, не относившихся к его работе. И для меня стало сюрпризом то, что он так близко знаком с Брюсом Клейтоном с того времени, когда они учились вместе в Гарварде. Я не только не могла себе представить, когда О'Рейли находил время для простого общения с людьми, но и не могла вообразить, что он хоть в какой-то мере склонен к такому общению. Он был на несколько лет старше Брюса, но поскольку поступил в Гарвард поздно, они окончили курс одновременно, в 1917 году.

Для О'Рейли были отведены апартаменты в нашем доме на Пятой авеню, и однажды, когда он с Полом был в деловой поездке, я заглянула в его комнату. Она была безупречно чиста, и как-то странно безлика, лишенная каких-либо украшений. На книжной полке стояли только американские романы, подобные «Бэббит», настолько популярные, что не создавали представления о его литературных вкусах. Потом я презирала себя за это любопытство, раздраженно убеждая себя, что во всем виновата загадочность О'Рейли. Загадкой он оставался и теперь, и, разумеется, стоя перед ним в заднем холле банка, я знала о нем не больше, чем в те дни 1917 года, когда он начал работать у Пола.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, господин О'Рейли, — услышала я свой смущенный голос, — я вовсе не хочу, чтобы у вас были неприятности, если вы помешаете важному совещанию моего мужа.

— Да не обращайте вы на него внимания, — проговорил Стив Салливэн. — Он всегда такой. Любит покобениться. Идите же, Теренс. Чем скорее вы пойдете, тем меньше опасность того, что я собственными руками внесу вас в зал заседаний и переброшу через порог.

— Все это прекрасно, Стив, — невозмутимо проговорил О'Рейли, — но я и не подумаю прерывать господина Ван Зэйла, пока вы не возьмете на себя всю ответственность за это. Госпожа Ван Зэйл, не подождете ли вы в кабинете вашего мужа?

Кабинет состоял из двух комнат, соединенных широкой аркой. Комната, в которую мы вошли, была, собственно, рабочим кабинетом Пола, а задняя была обставлена как гостиная. Ее так и использовали. Каждый день около четырех часов нескольких тщательно отобранных служащих отрывали от работы и собирали здесь на пятнадцать минут. Приглашение выпить чай со старшим партнером считалось громадной привилегий. Пользовались веджвудским фарфором, приглашенным подавали английский бисквит, и если кто-нибудь оказывался настолько глуп, что осмеливался закурить, его немедленно просили выйти.

— К сожалению, я не могу предложить вам ни одного женского журнала, чтобы скоротать время, — сказал Стив, вошедший вместе со мной в кабинет. — Но «Нью-Йорк таймс» здесь не переводится.

— О, прошу вас, не беспокойтесь обо мне, Стив, мне так неловко отрывать вас от работы! Большое спасибо за то, что пришли ко мне на помощь в главном вестибюле.

— Я всегда к вашим услугам! — Он одарил меня широкой улыбкой. При всех своих кричащих манерах, он мог быть очень мил.

Оставшись одна, я бесцельно подошла к окну. Посередине дворика стоял привезенный из Европы фонтан, а рядом, у пятифунтовой стены, высилась роскошная старая магнолия. Верх стены был утыкан железными остриями, усыпан битым стеклом, обнесен колючей проволокой и снабжен сигнализацией от грабителей, так как стена эта отделяла банк от аллеи Уиллоу и от внешнего мира. В стене была дверь, окованная сталью, с блестевшими под дождем тремя замками. Этот черный ход использовали редко, и только партнеры имели от него ключи, но Пол иногда находил удобным входить и выходить из здания незамеченным. Внутренний дворик был расположен так, что стены банка окружали его с трех сторон, а эта наружная стена завершала его четырехугольник.

Некоторое время я смотрела на распевавших у фонтана птиц, но, когда почувствовала, что начинаю нервничать, стала ходить по комнате, рассеянно поглядывая на книги, мебель и на произведения искусства. На письменном столе Пола царил порядок. На нем не было ни одной фотографии. В книжных шкафах, высившихся от пола до потолка по обе стороны камина фирмы «Адам», стояло множество книг, от банковских справочников до непереведенных изданий Гомера и Виргилия, а у окна, на столике в стиле «чиппендейл» поблескивала ваза неопределенного возраста и удивительной красоты, немое свидетельство симпатий Пола к античной цивилизации. На стенах висело несколько редких гравюр с изображениями старого Нью-Йорка, и отдельно, в рамке, документ о пожаловании земли Корнелиусу Ван Зэйлу из Нового Амстердама. Над камином с одного из лучших автопортретов жизнерадостно улыбался Рембрандт. Я все еще не могла оторвать глаз от блестящей игры масляных красок, когда дверь в кабинет снова открылась.

Я быстро повернулась, но то был всего лишь О'Рейли.

— Извините, госпожа Ван Зэйл, но ваш муж послал меня сказать вам, что будет занят еще полчаса. Может быть, принести вам кофе?