Богатые — такие разные.Том 2

Мы продолжали настаивать, но, хотя Джейк с улыбкой сказал, что не мог бы пожелать себе лучших друзей, он отклонил наше предложение. Я этого ожидал, но все же почувствовал разочарование, когда он сказал, что останется верен отцовскому банку.

Мы отнеслись к этому решению флегматично, но скоро неравенство нашего положения в банковском мире стало вызывать неудобства, и мы все реже встречались с ним за ленчем. Я хотел было нарушить традицию нью-йоркских аристократов иным подходом к социальным позициям, но Вивьен в не слишком уверенных выражениях дала мне понять, что, несмотря на некоторую расплывчатость социальных идей в двадцатые годы, фактически никто не хочет поощрять социальное смешение.

— У них своя толпа, — говорила она, — а у нас своя. Они предпочитают, чтоб было так. Спасибо Отто Кану. Когда, в конце концов, ему предложили ложу в «Золотой подкове», он отказался от нее.

— Да, — сказал я, — потому что после того, как он потратил годы, чтобы снова поставить на ноги «Мет», он воспринял этот неискренний запоздалый жест как оскорбление.

Однако я не стал больше спорить с Вивьен, так как мать Джейка была одним из ее смертельнейших врагов. Госпожа Райшман однажды грубо обрезала Вивьен в театре и позднее говорила о ней, как о шлюхе.

— Но теперь я выгляжу респектабельно! — хвасталась мне Вивьен весной. — Меня теперь признает даже мадам Райшман!

Поскольку мы после женитьбы перестали заботиться о том, чтобы Вивьен не забеременела, ей не понадобилось много времени, чтобы оказаться в интересном положении. То, что я был в восторге от этой новости, никого не удивило, но все с изумлением обнаружили, что Вивьен не просто восхищена, но буквально в экстазе. Все свои молодые годы она заботилась о том, чтобы не получить ребенка, теперь же впала в другую крайность. Она словно устала от своей бурной светской жизни и жаждала лишь простейших человеческих удовольствий.

Вивьен потеряла интерес к своим званым обедам, сидела с мечтательным видом на моих вечерах, не уделяя их содержанию ни малейшего внимания, и проводила свободное время за чтением детских книг, шитьем платьев с учетом изменений своей фигуры, приглашала и прогоняла дизайнеров по интерьеру, стараясь обставить наилучшим образом детскую комнату. Свет вряд ли был бы удивлен больше, если бы Мей Уэст объявила о своем намерении уйти в монастырь. Однако когда заклятые враги Вивьен назвали ее поведение позой, она лишь улыбнулась.

— Моя прежняя жизнь была такой пустой, — говорила она Грэгу, когда он пришел к нам в гости, — а теперешняя такая настоящая и наполненная смыслом!

Подобно всем ее нью-йоркским друзьям, Грэг выглядел поначалу учтивым, потом неверящим и под конец пораженным. Его собственная жизнь также улучшилась. Я отправил его во Флориду, купил ему яхту и попросил беспокоить меня как можно меньше. Какое-то время все так и было. Он возил богатых туристов из Кей Уэста до Багам и, по-видимому, действительно зарабатывал себе на жизнь. Я, разумеется, знал, что он занимался контрабандой спиртного, но думал, что, если он и попадется, я выкуплю его, не расстраивая Вивьен. Казалось, я нашел окончательное решение извечной проблемы, что делать с Да Костой, и почувствовал от этого большое облегчение.

Решение другой моей вечной проблемы, что делать со Стивом Салливэном, наметилось весной, когда он обвенчался с Эмили в местной церкви в Лонг-Айленде. Церковная свадьба была делом щекотливым, так как была жива его первая жена, с которой он развелся много лет назад, но священники в то время становились более гибкими, понимая, что проповедуемого возрождения никогда не произойдет, и поэтому дело решилось в лучшем виде. Тем не менее, Эмили думала, что было бы лучше, если бы свадьба была незаметной, и поэтому список приглашенных ограничивался членами семьи и ближайшими друзьями.

Поскольку мой отчим не мог присутствовать на церемонии из-за болезни, выводить невесту довелось мне.

Потом я так напился, что Сэму пришлось помочь Вивьен доставить меня домой. Вивьен разозлилась. Сэм отозвался обо мне очень неодобрительно, а сам я чувствовал себя совершенно несчастным. Добравшись до дому, я заперся в своей комнате, забрался под самое толстое и самое темное одеяло, какое только нашел, и провалился в сон, а когда некоторое время спустя бледный, как мел, проснулся, жена не выказала мне никаких знаков симпатии.

— Мне ненавистна мысль о том, что Эмили стала женой этого человека! — выпалил я.

— Об этом следовало подумать раньше, до того, как ты дал им свое благословение! — язвительно заметила Вивьен.

— Я дал его не всерьез. То была просто игра — вроде шашек или какой-то другой… Но, войдя с Эмили в церковь, я внезапно понял, что приносил ее в жертву — о, Боже! Бедная Эмили! Когда я думаю о том, что этот грубый болван заберется в постель к моей чистой красавице-сестре… девственнице…

— Боже мой, Корнелиус, если Эмили эта перспектива возбуждает так же, как тебя — что несомненно, — я считаю, что ей не о чем беспокоиться!

— Что за пакости ты говоришь! — в гневе закричал я. — Ты ничего не понимаешь!