Богатые тоже скачут, или Где спит совесть

Сопровождающие переместились ниже ярусом, дабы не попасться на горячем. Заодно сообщили мадам Димитре, а та уже вызвала Аристарха.

– Тетя, тут Никос решил немного пошалить! – дипломатично сказал в телефон Йоргос. И отставил трубку, пока тетя высказывалась – где, как, в каком виде и сколько раз она сейчас пожалеет своего сына и его родственника.

– Понял, – спустя минут десять подтвердил Йоргос. – Сейчас кто-то съездит за Аристархом. И – нет, я не дам колоть Ника большими иголками. Да, я прослежу, чтобы он не переутомлялся. Да, я постараюсь. Нет, не могу, слишком здорового лося вы, тетя, откормили!

И опять непереводимый монолог на пятнадцать минут.

Итак, люди Казидиса стали дожидаться на берегу озера окончания миссии Никоса.

Дальнейшие действия мужа поначалу мне тоже были непонятны. Никос тщательно собрал продукты и отшвырнул их вниз, далеко в сторону, включая бутылки с водой. Муж накинул на плечи джинсовую ветровку и сел под березкой шагах в тридцати от дома. Положив на колени заряженное ружье и рядом с собой пистолет в кобуре и запасную обойму, Ник утомленно прикрыл веки.

Начало следующего дня грек встретил стоя на ногах под тем самым деревом. Он не приближался к хижине, не шумел, никуда не отходил и не беспокоил никого из обитателей. Когда стоять было совсем уж невмоготу – сидел, опираясь спиной на узкий белый ствол. Потом опять поднимался на ноги, спокойный и молчаливый.

Когда шаманка первый раз Ника увидела в засаде – то недовольно поджала губы, сказав только:

– Вот оно как… Посмотрим, насколько тебя хватит, хитрец.

Ник ничего ей не ответил. Просто стоял и смотрел в упор. Молча.

Баи-ра плюнула и ушла, в дальнейшем принципиально не обращая на незваного гостя малейшего внимания.

А Ник стоял. Стоял, когда утренняя заря расцветила задний двор нежно-розовым цветом. Стоял, когда солнце встало на полдень. Продолжал стоять, когда закат загорелся в стеклах окон багрово-алым пожаром. До последнего стоял – и когда пришел туманный сырой вечер, и следом густая темная ночь поглотила окрестности.

Стоял.

Не пил, не ел, стоял.

И рядом стояла я, обнимая крыльями, поддерживая и защищая. Как бы тяжело ни было, он должен через это пройти. Это урок смирения.

На следующий день вышедшая поутру Баи-ра едва удостоила Ника взглядом чуть больше трех секунд. Шаманка словно самой себе негромко произнесла:

– Зачем стоишь, свое и мое время зря тратишь? Все равно помогать не буду. Не проси.

И опять, полностью потеряв всякий интерес к настырному чернявому просителю, повязала косынкой волосы и занялась обычными женскими делами: покормила кур, подоила козу, сходила за водой. Вскопала кусок скудного огородика, готовила что-то впрок на летней кухне. Лечила людей. После обеда ушла куда-то и долго-долго отсутствовала… видимо, в надежде, что незваный нахальный визитер покинет ее территорию.

А Никос стоял.

Пока еще кратковременные голод и жажда только-только начали серьезно на нем сказываться – всего лишь проявились темные синяки под глазами, кожа лица чуть-чуть изменила цвет. Время от времени грека покачивало и штормило, словно от порывов сильного ветра. Но он стоял за небольшим исключением весь второй день. И молчал. Не просил, не уговаривал, не угрожал. Молчал.

Охрана нашла выброшенные им продукты и притащила с собой из палаточного лагеря душку Ари, изжелта-смуглого и толстого как никогда. Тот долго надсадно хрипел и сопел, пытаясь справиться с одышкой после быстрого бега по склону. Бедный Аристарх!

Никос терпеливо выслушал издали все стандартные, а также полностью оригинальные врачебные сказки, страшные угрозы и сладкие обещания.

– Я тебя в психушку запру, если жрать и пить не будешь! – припугнул напоследок добрый доктор.

Никос все проигнорировал, чего не скажешь обо мне. Я не смолчала, вернее – не осталась стоять спокойно. Уж на что я любила Аристарха, но тут отвесила щелбан.

– Странно, – потирая темечко, прокомментировал Ари. – Стоишь ты, а солнечный удар у меня! Пойду измерю давление и заодно подумаю, как тебя изолировать от общества и вовлечь в грех обжорства! А впрочем, все это можно совместить и сделать куда проще! – И дал отмашку телохранителям.

Но как только «врачебная бригада», возглавляемая Аристархом, попыталась осторожно приблизиться – муж моментально показал зубы. Никос спокойно заявил, доставая из-за ремня штанов на спине девятимиллиметровый «глок» и кладя под левую руку карабин, тоже немаленького калибра:

– Ари, ты мне брат, потому предупреждаю… Если кто-то из вас попробует ко мне еще хоть на шаг приблизиться – буду стрелять! Стреляю я хорошо, спроси у Йоргоса, так что не промахнусь. Не заставляй брать грех на душу. И учти! Попробуешь сюда вызвать полицию или кого угодно, чтобы меня скрутить, – будешь увозить отсюда трупы! И не факт, что меня не вместе с ними. Уходи!

И Ари, громко жалуясь, ворча и безбожно ругаясь, нехотя убрался. Тем более что Йоргос его членовредительский медицинский гуманизм открыто не поддержал. Делать Никоса официально невменяемым не было выгодно никому из родственников.