Впереди расстилалось зеленое море тайги…
На лесной опушке богатырь остановил коня и призадумался. Где полночь, а где полдень – в этом Илья разбирался на раз, недаром школу юных богатырей закончил с отличием и золотой булавой. По мху зеленому, по коре березовой, по ветвям и сучьям умел он отыскать в лесу дорогу. Но вот беда, любой беды бедее – как узнать, какая дорога нужная? В какую сторону умыкнул проклятый супостат милушку-голубушку?
Так и думал бы свою тяжкую думу богатырь, но тут, как всегда, неожиданно, затрещали кусты, закачались рябинки да осинки, и на опушку из лесу вышел волхв.
То, что это волхв, Илья понял сразу. Собственно, никем иным старичок быть и не мог, но ежели кто засомневался, то для таких невер висела на впалой груди волхва дощечка с надписью чертами и резами: «Волхвъ».
Сморщенный, точно гриб-моховик, с длиннющей, волочащейся по земле некогда седой, а теперь просто грязной бородой, в которой запутались сухие листья и дохлый ежик, волхв остановился и принюхался.
Вместо епанчи носил он шкуру неубитого медведя, вместо шапки косматую голову старика венчало кукушечье гнездо, а вместо посоха его костлявая рука сжимала высохшую лосиную ногу.
– Э… Гм-гм… Кхе-кхе… – неловко начал беседу Илья. Неожиданно откуда-то пришли ладные да складные слова, и воодушевленный богатырь заблазил на всю округу:
– Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною, а?
– А-а, ы-ы-ы, грх, прх! – ответил волхв, выразительно размахивая грязными руками. Из гнезда на голове старичка высунулась ворона и добавила к речам хозяина дозволенное:
– Карр!
– Э-э-э, да ты немой… – удивился и опечалился Илья.
– Ага, и слепой к тому ж! – ехидно добавил старичок. – Чаво надоть?
– Мне б дорогу сыскать к Кащееву царству три крестик девять, жона у меня там, Марьюшка, – искательно сообщил волхву Илья, свесившись с коня.
– Иди в баню! – отрезал волхв. – Там тебе и Кащей, и миски щей, а особливо марьюшек будет в достатке!
– Больно притесняете вы меня, папаша, – нахмурился Илья. – Да что это, в самом деле? Что, я управы не найду на вас?!
– Разруха, – наставительно поднял испачканный в козявках палец волхв, – в головах. И примешь ты смерть от коня своего!
Плюнув на прощание, волхв двинулся прочь, а озадаченный Илья вдруг почувствовал, что откуда-то пахнет дымком, пивком да распаренным веничком…
6
Много на Руси всякой нечисти обитает, это каждому известно. Русалки всякие, полуденницы, лешие, водяные, василиски ползучие, лихоманки летучие. Расселились они по всей нашей земле великой и обширной, словно тараканы по запечью, обсели Русь-матушку, как клещи лося, и спасу нет от них, ни продыху, ни отдыху, причем ни денно, ни нощно.
И даже утром нудят.
Но есть нечисть особая, зловредная, которая никуда не расселялась, а к одному месту будто бы привязана. «Где родился – там и пригодился», – это про нее сказано, проклятую.
В первую голову это овинники, конечно. Живут в овинах да хлевах, как привязанные. Нехай сгорит изба, поломаются ворота – овинник из своего закута никуда не тронется. И за хозяевами, в отличие от домовиков, никогда не переезжает, и в лапте, ни верхом на кошке, ни в старом горшке.
Ну, и мельничные черти такие же, никуда со своей мельницы не деваются, живут там как приколоченные, воют по ночам, жернова вертят вхолостую, ставнями скрипят, одиноких путников пугают да сторожам в самогонку куриный помет подмешивают – для забористости.
Однако самая злобновывернутая нечисть обитает в банях. Если она мужескаго полу, то зовется банником, а коли женского – баньшей. Суффикс «ша» тут как-то случайно приблудился. Вообще-то он в нашем языке применяется он для уменьшения и ласкания поименованного – Наташа, Маша, Паша, Глаша. Но баньшу уменьшать и ласкать даже мельничные черти не удумали бы, себе дороже выйдет. Однако ж почему-то живут на свете белом баньши, доставляя своей этимологией несказанные мучения Фасмеру, Розенталю и прочим знатокам русского языка типа Бодуэна де Куртенэ.
В чем вредоносность и пакостливость баньш, много кто знает, да не все рассказывают. Чего они там по баням да саунам с мужиками вытворяют и как потом все это лекарится и врачуется по лазаретам коммерческим да по пиписькиным домам с вывеской КВД, про то широкой общественности лучше слухом не знать, духом не ведать, во избежание разрушения института брака как такового.
Илья, впрочем, мужик был сызмальства устойчивый ко всякой нечисти и, окромя тяги к мухоморам да браге, никаких иных привычек и пристрастий к излишествам всяким нехорошим не имел.
Не состоял. Не был. Не привлекался. Прочерк.
Поэтому смело поехал она на запах банный и вскоре уже парковал Сивку у дверей дубовых под вывеской малеваной: «Баня русская «У Анюты». Сауна. Хамам. Свежее пиво. Массаж. Релакс. Шаурма. Шиномонтаж вход со двора».