Богатыри не мы. Новеллы

По зеленым берегам
Тут и там,
Мой боярышник отрадный,
Ты киваешь головой,
Как живой,
Мне из чащи виноградной!..
Сладкозвучный соловей
Меж ветвей,
Что тенисты и упруги,
Здесь гнездо весною вьет
Каждый год
Для возлюбленной подруги!..
Так цвети же долгий срок,
Мой цветок,
И не сладить вихрям снежный
С бурей, градом и грозой
Над тобой,
Над боярышником нежным!

– Эй! Эй! – снова закричал Кащей. – Подъезжайте, когда вас зовут! Не видите, что ли, что надо помочь этим дворянам?

Человек, чья отталкивающая внешность и суровое выражение лица составляли странный контраст с этой нежной буколической песней, остановил лошадь, слез с тележки я наклонился над телами противников.

– Отличные раны! Но те, что наношу я, будут получше этих, – сказал он.

– Кто же вы такой? – спросила Марья, невольно почувствовав непреодолимый страх.

– Сударыня, – отвечал незнакомец, кланяясь до земли, – я – Кабош, палач парижского судебного округа; я ехал развесить на этой виселице тех, кто составит компанию господину адмиралу.

– А я жена богатыря Ильи Марья Муромец, – сказала Марья. – Свалите здесь трупы, расстелите на тележке чепраки наших лошадей и потихоньку везите этих двух дворян следом за нами в Лувр… Тьфу ты, во дворец Кащея!

Так закончилась эта эпическая битва, и Боян, пятясь, выбрался из кустов и припустил бежать по пустынной дороге прочь, торопясь донести все подробности до просвещенной публики.

…Прошли годы. Затянулись старые раны, помирились и выпили вкруговую пенную чашу бойцы и их супруги; во время жарки яичницы случайно покончил с собой Кащей, смерть его была признана несчастным случаем, и никого не посадили.

Илья с Марьей вернулись домой и стали жить-поживать, да добра наживать.

Эпилог

…Полная луна заглянула в окно избы. Серебряные четырехугольники разлеглись на выскобленных досках пола. Марья Муромец проснулась от неясной тревоги. Все вроде было хорошо, но что-то – не хорошо. Слышится Марье, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Марье, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов.

Она оторвала голову от пуховой подушки, приподнялась на локте и увидела, что Илья не спит. В темноте жутковато и таинственно светились белки его выпуклых глаз. Как зачарованный, богатырь наблюдал за медленным шествием лунного диска по небосклону.

– Э, Ильюшенька, ты чего? – встревожилась Марья. – Тебя не оборотень ли покусал, часом? Кожа не чешется, зубы не растут? А то в прошлом годе у Пересветов среднего кицуна за ногу тяпнула, так он в полнолуние рыжей шерстью покрывался весь и хвост отращивал.

– Кицуна – это кто? – лениво спросил Илья, не отрывая глаз от луны.

– Лисичка такая. Лисичка-оборотень, импортная. Японская, – охотно объяснила Марья.

– Ясно. Не, не кусал меня никто. Просто вот… думаю.

– О чем же, Илюшенька? – Марья попыталась заглянуть в глаза мужу.

– О том, что за калибр такой дурацкий был у Кащея – 3×9?

Василий Головачёв Покупка

Совсем не научная фантастика

Константин шёл по рынку и ради смеха приценивался ко всему, что видел глаз. Удачно доведённая до логического конца операция с соседскими цветами позволяла ему чувствовать себя хозяином положения до двух часов дня включительно и сулила не только пиво, на что он рассчитывал вначале, но и заграничную жидкость под названием «Гавана-клуб», что в переводе означало примерно то же, что и самогон.

Подойдя к краю шеренги «кустарей», изготовлявших вручную всякую всячину от сапожных гвоздей до средства от насморка, он заметил странную личность в непонятном одеянии, державшую в руках блестящую штуковину с рычагом. «Личность» была на вид худа и невзрачна, многодневная, но редкая щетина не могла скрыть под собой горную складчатость лица, громадные чёрные брови прятали в пропастях глазниц тёмные омуты глаз. «Леший! – решил про себя Константин. – И не боится при народе!..»

– Привет, – сказал Константин «лешему», удовольствовавшись осмотром, и потрогал рычаг штуковины. – И как же эта твоя хреновина работает?

– Отвали, – прогундосил «леший», презрительно окидывая Константина взглядом. – Твоих средствов не хватит, брандахлыст.

Константин от такого обращения оторопел, но так как он не знал значения слова «брандахлыст», то ограничился только коротким:

– Сам дурак! У меня, может, целый капитал – одиннадцать рублей под кепкой! А ты – средствов не хватит!

– Инда другое дело, – изменился в тоне «леший». – А работает она проще пареной репы: нажал тута, и весь сказ. Бери, за рупь отдам.

– Тю! – обалдел Константин. – Ты же брехал – «средствов не хватит»! Рекфеллюр косоглазый!