Боги Абердина

— Хотите содовой или еще чего-нибудь? — спросила она.

— С виски, пожалуйста.

Женщина приподняла брови и уперла одну руку в бок.

— Правда? — спросила она. Голос звучал резко и скрипуче, чем-то напоминая старую бритву.

Я улыбнулся:

— Если, конечно, виски есть.

Пауза.

— Да уж! — хмыкнула она по-доброму и пошла прочь, качая головой и все так же держа руку.

Через пару минут женщина вернулась со стаканом содовой, окрашенной в цвет карамели, — туда плеснули виски. Я сделал глоток, поискал в кармане мелочь, затем обнаружил телефон-автомат рядом с туалетами.

Я набрал номер Николь и прислонился к стене со стаканом в руке. На двери передо мной висела табличка с буквой «М». После третьего гудка Николь сняла трубку. Я услышал звук работающего телевизора, шло какое-то развлекательное игровое шоу, которые она так любит смотреть.

— Привет, Николь, — сказал я и сделал еще один глоток. — Это Эрик. Послушай, ты…

— Черт побери, Эрик, ты можешь в это поверить?! Я имею в виду, Боже мой, ты вероятно в ужасном состоянии… Если тебе что-нибудь нужно…

— Погоди, — перебил я. Один из стариков повернулся и посмотрел на меня. Мне пришлось тоже повернуться и уставиться в темноту. — О чем ты? — спросил я гораздо тише.

Николь издала недоверчивое восклицание и какой-то странный звук, напоминающий кудахтанье.

— Ты не слышал? О, Боже мой, я не хочу быть первой, от кого ты узнаешь новость. Могу представить, что ты чувствуешь… Боже, Эрик, сегодня утром нашли тело. Я только что видела это в новостях. Мне очень жаль, я знаю…

Я повесил трубку и еще минуту стоял на месте, глядя на букву «М». Затем ушел, бросив на стойку бара пятидолларовую купюру. И только миновав Поси-стрит, я понял, что бегу и все еще держу в руке стакан с виски с содовой. Содержимое пролилось мне на руку, рукав промок, от меня пахло, как от Хауи во время нашей первой встречи.

Я взял такси и на нем приехал в студгородок. Студенты стояли группами в дверных проемах и холлах, некоторые плакали и обнимались, другие просто разговаривали и устало оглядывались, ожидая, что случится теперь. Я ходил от здания к зданию в поисках кого-нибудь, обладающего информацией. Где его нашли? Кто его нашел? Что они собираются делать теперь?

Но все, кого я видел, выглядели такими же потерянными, как и я, поэтому я отправился в кабинет доктора Ланга.

Секретарша давно ушла, но доктора я застал там. Он сидел за письменным столом и разговаривал по телефону. При виде меня у него загорелись глаза, он поспешно распрощался с человеком, с которым разговаривал, и жестом пригласил меня в кабинет. На лбу у него пролегли глубокие морщины.

— Как я понимаю, вы слышали новость, — торжественно произнес доктор Ланг, вздохнул, откинулся на спинку стула и опустил подбородок на грудь. Второй подбородок служил подушкой. — Вероятно, вы очень расстроены.

Я кивнул. На самом деле, ощущение были непонятны. Сложно назвать какую-то конкретную эмоцию, как будто слишком многие одновременно пытались прорваться и застряли при выходе.

— Знаете, я потерял сына. Много лет назад. — Доктор Ланг поправил галстук. — Полиция нашла его собаку, бродящую по парку в Чикаго. Я не мог взять собаку. Моя жена сказала, что я сошел с ума, отправляя несчастное животное в приют… — Он сделал глубокий вдох. — По крайней мере, с Дэниелом теперь все выяснилось. Лучше знать точно. Не знать гораздо хуже, независимо от того, какой ужасной может оказаться правда.

Я посмотрел ему в глаза.

— Иногда правда может быть ужасной, — сказал я.

Доктор Ланг кивнул и процитировал Эмерсона:

— «Всегда есть выбор между правдой и покоем. Выбирай то, что тебе нравится, но и то, и другое получить нельзя».

* * *

На протяжении дня кое-кто из студентов попал в изолятор. Несколько человек потеряли сознание, два старшекурсника, стоявших в очереди в «Горошину» подрались, три первокурсницы пришли на занятия пьяными, а Луиза Хате, наша староста в Падерборн-холле, так орала на студента, которые отвечал ей тем же, что пришлось вызывать службу безопасности. Репортеры появились, словно шакалы, кусали и рвали представителей администрации и студентов без разбора. Представители администрации разгоняли их гневными криками, но пресса перестраивалась и снова нападала на беспомощных жертв — на всех и каждого, кто хоть как-то был связан с Дэном, пусть и опосредованно. На пути в Падерборн-холл ко мне бросилась миниатюрная блондинка тридцати с чем-то лет с короткой стрижкой, одетая в темно-красный костюм, сопровождаемая бородатым оператором. Она сунула мне под нос черный микрофон:

— Как на вас повлияла эта трагедия? Вы лично знали Дэниела Хиггинса? Как это характеризует ваш университет, по вашему мнению? Считаете ли вы учебную нагрузку в последнее время слишком большой?