Боги Древнего Египта

Кроме того, «…древнеегипетские тексты большей частью дошли до нас во фрагментах; многие содержащиеся в них намеки и ссылки нам непонятны; наконец, часть мифов сохранилась лишь в пересказах античных авторов, давших свою интерпретацию и, следовательно, исказивших первоначальный смысл». Алогичность исследователь первоначально обосновывает тем, что мифы создавались на протяжении многих веков, в разрозненных египетских номах, периодически сливаясь, перемешиваясь и постоянно изменяясь.

С точки зрения истории это понятно. Но основная суть в том, что мы читаем миф, и миф этот – о богах, и не нужно воспринимать его буквально, подходить с формальной логикой к размышлениям о божественном. Для бога, думается, как раз таки вполне естественно быть где угодно, чем угодно, кем угодно одновременно и в любой момент времени и уж тем более как угодно называться данными людьми именами.

В конечном счете Иван Вадимович очень верно говорит о поэтике мифа, о его всеобъемлющей символичности. Множество символов не только идейно не противоречат друг другу, но, напротив, дополняют и обогащают. То же мы наблюдаем и в богатом художественно-изобразительном наследии. – «…Мифолого-религиозные представления часто отражаются не буквально, а условно-образно: изображение выступает не в качестве иллюстрации к конкретному эпизоду мифа или фрагменту текста, а как бы в роли метафоры».

В египетских мифах, пишет исследователь, «…главное содержание составляют не события, а философский подтекст, который за этими событиями стоит. Мифы, как стихотворения, символически, в образно-художественной форме передают представления египтян о законах природы, о красоте, о смысле жизни, о том, каким должен быть, по их понятиям, справедливый государственный уклад. <…> Монументальный, статичный миф Древнего Египта зовет человека слиться с природой, принять раз навсегда заведенный мудрый порядок, подчиниться ему и не пытаться что-либо изменить, ибо любые перемены будут только к худшему. <…> Египетский миф <…> славит творца, созидателя, хранителя и защитника стабильности в мире».

Следует упомянуть замечание Ивана Рака касательно условности ряда терминов, употребляемых в текстах («душа», «воскресение», «истина», «грех»), которые в современной традиции носят, должно быть, немного иной смысл, чем «передаваемые этими понятиями древнеегипетские слова». А также следующее замечание: «За редкими исключениями, произношение древнеегипетских слов неизвестно. Огласовки их транслитераций носят чисто условный характер и <…> не претендуют на фонетическую точность. В частности, ударения в огласовках изначально было принято делать на предпоследнем слоге. Однако по разным причинам закрепилось немало нарушений этого, также чисто условного, правила».

Выдающийся русский философ, филолог и переводчик Владимир Вениаминович Бибихин, чье высказывание приводилось выше и с некоторыми работами которого мне нежданно посчастливилось ознакомиться вскоре после завершения поэмы, в своих лекциях говорил в том числе о поэзии как о способе познания и описания божественного.

Предваряя цикл лекций «Грамматика поэзии», посвященный анализу Ригведы и являющийся великолепным образчиком толкования древнего поэтического текста (см.: Бибихин В. В. Грамматика поэзии. Новое русское слово. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2009), Бибихин говорит: «Вселенная устроена Софией, красотой и художеством, она женственная, поэтому ее настоящее, высшее и правдивое познание поэзия. Поэзия такое познание, с восстановлением родового, генетического значения этого слова, которое живое порождение, рождение самой жизни.»

Он много цитирует и анализирует высказывания немецкого поэта Новалиса на ту же тему. Новалис писал: «Верность и любовь, эта пара – закон всего, человечество есть всё сообща орган богов. Поэзия единит их, как и нас». «Поэзия властно правит болью и соблазном – удовольствием и неудовольствием – заблуждением и истиной – здравием и недугом – она перемешивает всё ради своей великой цели всех целей – возвышения человека над самим собой». Бибихин: «Мир снова и снова отпадает от своего начала и существа, верности и любви, и поэзия каждый раз берет его уже как хаос, лес (материю), чтобы создать мир заново. В этом смысле поэзия магия: то, что казалось бы уже разошлось, расползлось выполнять свои частные, химические, физические, психологические законы, безнадежно рассеялось на холоде вне луча Treue und Liebe [верности и любви], т. е. совершенно ясно видно глазами, что безвозвратно распылилось, – вдруг оказывается, что поэзия это снова возвращает к Treue und Liebe».