Боги и чудовища

Моргана вскинула руки, изливая свою ярость, разочарование, вину в новый всполох огня. Я откатилась подальше от ее пламени, раздавив последних пауков, и схватила шкуру льва, чтобы защититься.

– Пусть тебе и было суждено умереть, твое имя жило бы вечно. Мы могли бы сотворить историю вместе, вдвоем. Можешь презирать меня сейчас, можешь вечно ненавидеть меня, но я отдала все – пожертвовала всем – ради тебя. Ради любви.

Я укрепила мех узором и присела. Трава под ногами у Морганы загорелась. Она с шипением отпрыгнула.

– Ты даже не представляешь, как печально было твое рождение. Даже ты не можешь представить, какое горе выпало на мою долю. Я должна была убить тебя еще тогда. Я занесла клинок, чтобы вонзить его в твое новорожденное сердце, но ты… ты сжала мой палец. Вцепилась в меня кулачком, моргая незрячими глазками. Такая тихая. Такая счастливая. Я не смогла убить тебя. В одно мгновение ты смягчила мое сердце. – Ее пламя внезапно угасло. – В тот день я подвела наш народ. Мне потребовалось шестнадцать лет, чтобы вновь ожесточить свое сердце. И даже тогда я бы подарила тебе все. Я бы подарила тебе величие.

– Мне не нужно было величие.

Отбросив щит в сторону, я наконец поднялась на ноги. Сердце Морганы, возможно, смягчилось при виде новорожденного младенца, но она никогда не любила меня – меня саму, по-настоящему. Она любила лишь мысль о том, что я собой воплощала. Величие, спасение. Я принимала ее внимание за искренние чувства. Тогда я еще не знала, что такое настоящая любовь. Я посмотрела через пропасть на Рида, Коко и Бо, которые стояли, взявшись за руки, на краю, бледные и молчаливые.

Теперь я знала, что такое и любовь, и горе. Две стороны одной и той же проклятой медали.

– Мне была нужна лишь ты.

Когда я сжала кулак, тяжело выдыхая, мое горе превратилось в штормовой ветер: скорбь по матери, которой Моргана могла бы стать, скорбь по мгновениям светлым, мрачным и всем, что могли быть между. Скорбь по матери, которую я на самом деле потеряла задолго до сегодняшнего дня.

Ветер отбросил Моргану назад, но она развернулась в воздухе, и потоком ее отнесло ближе к Селии. В глазах Морганы сверкнул злой умысел. Я не успела остановить ее. Моргана шевельнула пальцами, и Селия выскользнула из рук кровавой ведьмы, как будто ее потянули за невидимую нить. Моргана схватила ее. Она прикрылась Сели-ей как щитом, прижав нож к ее груди.

– Глупышка. Сколько же раз повторять? Тебе не одолеть меня. Даже не надейся на победу. Когда-то давно ты могла стать бессмертной, но теперь твое имя сгниет вместе с твоим трупом…

Моргана вдруг замолчала, ее рот комично округлился.

Только вот ничего смешного в этом не было. Совершенно ничего.

Отшатнувшись назад, она с удивленным возгласом оттолкнула Селию и… и посмотрела вниз. Я проследила за ее взглядом.

Игла глубоко вонзилась в ее бедро, шприц дрожал от удара.

Шприц.

Я ошеломленно уставилась на него. С облегчением. С ужасом. Каждое чувство ярко вспыхивало в моей душе. Множество разных эмоций. Они вспыхивали и исчезали так быстро, что я не успевала даже назвать их. Прочувствовать. Я могла лишь оцепенело смотреть, как Моргана плавно, медленно опускается на колени. Ее волосы заструились по плечам, теперь уже не серебристые, а кроваво-алые. Не отрывая глаз от шприца, она завалилась набок. И неподвижно застыла.

Холодный металл коснулся моей ладони, и голос Селии донесся словно издалека:

– Хочешь, я сделаю это?

Я ощутила, как качаю головой. Затем сомкнула пальцы на рукояти ее кинжала. Тяжело сглотнув, я подошла к обмякшему телу матери. Когда я убрала волосы с лица Морганы, она закатила глаза, чтобы посмотреть на меня. С мольбой. Я не сдержалась и притянула ее к себе на колени. Несколько секунд горло Морганы дергалось, и наконец она выдавила:

– До… чь…

Я запечатлела в памяти ее изумрудные глаза.

– Да.

А затем провела клинком Селии по горлу своей матери.

Финал оставляет надежду

Лу

В первый раз, когда я спала рядом с Ридом, он мне приснился.

Точнее, мне приснилась его книга. «La Vie Éphémère». Он подарил ее мне в тот день. Свою первую тайну. Позже той ночью, когда мадам Лабелль предостерегла меня, когда я проснулась в запутанных простынях, охваченная ледяным ужасом, я подползла к нему и легла рядом на жестком полу. Его дыхание убаюкало меня.

«Она идет за тобой».

Страх перед матерью буквально загнал меня в объятия Рида.

Сон медленно затянул меня, как серый омут перед рассветом. В той истории Эмилия и Александр лежали рядом в семейной усыпальнице. Их холодные пальцы сплелись навечно. На последней странице их родители горевали, оплакивая безвременную утрату. Они обещали забыть о кровной вражде и предрассудках во имя своих детей. Именно эта сцена мне снилась, только в усыпальнице лежали не Эмилия с Александром, а мы с Ридом.

Когда я проснулась на следующее утро, меня охватило беспокойство. Я винила в этом кошмар. Воспоминания о матери.

Теперь же, когда я держала мать в своих объятиях, мне невольно вспомнился тот мирный образ Эмилии и Александра.

В этом не было ничего мирного.