Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам

На сон оставались какие-то три-четыре часа: в Омыклиды приходят рано.

* * *

Ехать до Омыклид оказалось с полчаса. С асфальта свернули на полевую дорогу, в конце которой у кромки леса уже стояли к этому времени – четвёртому часу утра штук пять легковушек.

– Тут и оставлять? – спросил водитель.

– Тут. Да никто здесь ничего не сделает – место такое.

Мы долго шли тёмным ещё оврагом вниз, пока широко не заблестела впереди река. Тропика вильнула, и вышла на поляну в полугоре. Она была похожа по-своему на террасу в Кадницах – не обрывалась в сторону реки, а заканчивалась невысоким валом. На поляне справа стоял грубо сколоченный деревянный навес, напоминавший по конструкции те, которые стоял у деревень на остановках. Под навесом лежали кучами булыжники. На полотенцах, на бумаге была еда – пироги, овощи, домашний хлеб. Горели свечи. Их огоньки отражали, поблёскивая, жёлтые и белые монеты, которые были сложены горстками на ткани. Поляна была широкой. Посередине неё горел костёр, в котором шевелил дровишки пожилой мариец. Слева от костра на брёвнах сидели мужчины – их было человек пятнадцать, в основном степенные старики, которые вели мирную спокойную беседу. Понимал я не всё в ней. Но было ясно: разговор шёл о войне, о том, как тогда жили, о знакомых из соседних сёл – у кого как дела, кто приболел, кого нет уже. Перед людьми тоже лежала еда и стояли простецкие эмалированные кружки, наполненные кипятком с заваркой из трав.

Юадаров вынул из сумки хлеб и положил под навес. Мы тихо поздоровались и сели рядом с мужчинами. Несколько человек пожали Юадарову и – потому что я ним пришёл – мне руку. Разговор, остановившись на минуту, пошёл дальше. Юадарова спрашивали, как он живёт, что пишет, видит ли там, в Йошкар-Оле президента. Говорили: президент Зотин, он ведь и сам из горных марийцев, и сюда даже на катере заезжал – любопытно ему стало, что тут, на святом месте.

Урочище Омыклиды. С фотографии Захара Виноградова (начало XX века)

Напротив на брёвнах сидели только женщины, и у них был свой разговор, наверное, похожий.

От поляны тропа вела вниз. Там на площадке стояла у обрыва старая берёза, и возле неё тоже лежали деньги. А совсем внизу у воды был источник – святой ключ.

– Эх, не поднимали бы больше воду в этом Чебоксарском море. Уж и так всё затопило – ещё и святого ключа не будет! Ведь беды от этого происходят. Утонул святой ключ, а его никто не навестит, никто ему слова не скажет там, под водой…

От поляны тропа вела вниз. Там на площадке стояла у обрыва старая берёза, и возле неё, как и под навесом, лежали деньги. А совсем внизу у воды был источник – святой ключ. В ложбине, из горы шли два желобка: повыше и пониже. Вода Омыклид, наверное, самая вкусная, какую приходилось пробовать за всю жизнь. И при этом её вкус в двух желобках был совершенно разный!

Я стал снимать панораму и людей видеокамерой: Юадаров мне позволил это, но сказал – главное, действуй спокойно и никого не спрашивай.

Ко мне подошла, насторожившись, женщина:

– Ты что тут делаешь? Это у тебя не фотоаппарат?…

– Нет… – коротко и уклончиво ответил я, стараясь придать голосу почтительность и уверенность.

– А-а… То так фотографий тут, наверно, лучше не делать – не случилось бы с тобой что от этого.

– Нет, он не делает фотографий, – подтвердил Юадаров.

Люди подходили в Омыклиды по нескольку. Первым делом – к навесу, оставляли там часть содержимого сумок, кланялись, шептали что-то и садились рядом или шли вначале к ключу. А кто-то уже уходил с поляны – поднимался по горе вверх.

– Ты пей, пей святую воду с травами нашими. Когда ещё настоящей святой воды попьёшь!

Кружка была горяча. Я ёжился от утреннего холода, которым потянуло с реки, а вокруг звенели комары.

Из тумана обрисовался совсем рядом контур трёхпалубного теплохода. Он словно был видением, двигался беззвучно вверх по течению. На палубах в этот ранний час никого не было.

Те, кто приходил часов в семь, вели уже себя немного иначе, чем ночные паломники. Они крестились на навес, на берёзу, шли, шепча молитву, к ключу. Но тоже садились потом рядом. Мужчины – слева, женщины – справа.

Часов в восемь на поляну спустился поп. Он аккуратненько разгладил бородку, достал из саквояжа своё блестящее облачение. А молодой человек, пришедший с ним, держал в руках тумбу, которую затем принялся устанавливать на манер кафедры, подкладывая под неё камни. Многие из тех, кто сидел на брёвнах, не привлекая к себе особого внимания, стали подниматься и уходить. Другие, наоборот, оживились и потянулись навстречу священнику.

– Ночью сюда приходят те, кто верит в наших древних богов, – стал объяснять Юадаров. – А потом сюда идут уже христиане, и для них на ключе проводится молебен. Это уж они давно так. Они, конечно, говорят, что это язычество. Но этот парень, который с попом пришёл – ничего! – потом деньги-то отсюда все соберёт и еду тоже, которая понравится… А многие тут верят и в Христа, и в Кугу Юмо, считают, что это один бог. Может, и так – кто скажет?…